Меховой интернат. Эдуард Успенский

быть соглашалась, но врушкой себя не признавала.

      – Я? Никогда не вру. И не сочиняю. Я могу абсолютный правдизм преподавать, то есть неврунизм.

      – Им не нужен неврунизм, – рассказывала Люся. Она сегодня специально села за Кирин стол. Кира настолько завралась, что сидела одна. Её вранья никто не выдерживал. – Этим интернатникам нужен обманизм. А то они на живодёрню попадут. Из-за своей честности.

      – Как так на живодёрню?

      – А так, придёт охотник и спросит: «Где ваши старшие?» Они честно ответят: «Никого нет дома. Мы одни сидим». Бери этих малышей и сажай в мешок. А надо, чтобы они умели хоть немного соврать. Придёт охотник с мешком и спросит: «Где ваши старшие?» – «Да нигде. Дедушка барсук на веранде сидит, пулемёт перебирает. Бабушка Соня на кухне с милицией чай пьёт. И две девочки-учительницы в саду волшебную дубинку испытывают».

      – Ты и преподавай свой обманизм, – сказала Кира. – У тебя хорошо получается.

      К девочкам подошла учительница. Она посмотрела Люсину тетрадь, потом Кирину.

      – Тарасова, – спросила она, – ты почему не выполнила домашнее задание?

      – Понимаете, Ирина Вадимовна, у меня папу в армию забрали. В парашютные войска. И мы с мамой всю ночь ему спортивную форму шили.

      – Как форму? Твой же папа уже был в армии. Давно.

      – А его снова позвали. Уже начальником. Потому что он хорошо прыгал. Без него не справляются. Всё разладилось. Мы ему лампасы на джинсы пришивали. А бабушка парашют вязала на спицах.

      Ирина Вадимовна даже растерялась. Ничего себе новости! Оказывается, теперь парашюты на спицах вяжут! А сорокалетние снова в армию идут.

      – Бедная девочка! – погладила она Киру по голове.

      А когда Ирина Вадимовна отошла, Кира сказала:

      – Я не бедная! У нас квартира на двадцать восемь комнат. И дядя из Швейцарии ящик с магнитофонами прислал. Он там всемирный конгресс водопроводчиков проводит. Ну что, берёшь меня правдизм преподавать?

      – Ни в коем случае.

      – Тогда я всем про тебя расскажу. И про твоих интернатников.

      – Нельзя. Про них нельзя говорить.

      – А я вот расскажу. Ребята, ребята! – зашептала она голосом диктора Центрального телевидения. – Наша Брюка в загородном парке учительницей работает. Зверям русский язык преподаёт. И поведение.

      Упитанный Игорь Трофимов и ехидноглазый Спальников немедленно повернулись на шёпот, придвинулась и тростиночноногая Катя Лушина.

      – Прошу поподробнее, – попросил Игорь. – Каким зверям? Хищникам? Парнокопытным? Обезьянам? Какой язык – устный или письменный?

      Таких подробностей Кира не знала.

      – А откуда тебе это известно? – спросила Катя Лушина. – Про Брюкину?

      – Она меня туда звала. Приглашала.

      – Снова прошу поподробнее, – съехидничал Трофимов. – Приглашала в качестве кого? В качестве хищника? Парнокопытного? Человекообразного?

      – Она меня учительницей звала. Обманизм преподавать, – уже не телевизионным,