Свобода печали. Елена Рощина

в вонючей прихожей

      Со шрамами жгучих измен.

      Растоптана солнцем пустыня,

      Бесплодьем иссушена,

      В ней путь – одиночества схима

      За жалкий обрубок крыла.

      13 апреля 1989

* * *

      Высокие ступени двадцати –

      Биенье сердца,

      Как трудно в мир себя вести

      Из сказки детства.

      Порой захватывает дух,

      Страшны обрывы,

      Но нежность губ, сплетенных рук –

      Неразрушима.

      Взмывает светлое крыло

      Любимых песен,

      Дыханье струн напряжено,

      Как мускул лестниц.

      Гитару отложив, по ним

      Стремись к вершинам

      Своей загадочной души

      Непогрешимой.

      14 апреля 1989

* * *

      Город озяб и нахохлился

      В тонком плаще дождевом,

      Ветра щекастого происки –

      Влажная пыль на подол.

      Окон зрачки изумленные –

      Настежь, в провалы весны.

      Дышат зародыши сонные

      Дымчато-нежной листвы.

      В каплях и лужах раздроблена

      Жесть потемневших стволов,

      Белые простыни мокрые –

      Крылья дрожащих домов.

      Вымыта улицы палуба,

      Вымокли ткани одежд,

      Вымерла горькая пагуба

      Зимних холодных надежд.

      25 апреля 1989

* * *

      Я полюбила дом, как тополь или книгу,

      Как жадный жар свечи и грустный шум дождей,

      И он, меня узнав, котом навстречу прыгал

      И ластился в ночи к теплу руки моей.

      Дом пропускал меня сквозь узкие проходы,

      Где запахи слились в неповторимый дух,

      И, бережно храня чужих людей приходы,

      Заботливо ко мне он обращал свой слух.

      Как темноту хранят старинные кувшины

      В начале узких горл, так дом берег, скорбя,

      Всех мыслей тайники, не сосчитал ушибы,

      Которые друзьям мы нанесли, любя.

      А за окном его насмешницы-рябины

      Заглядывали в глубь ночной души моей,

      И нежные снега кровавили кармином,

      Как отпечатки губ или мазки кистей.

      Но что мне дом чужой, где проживали люди,

      Где проживут еще неторопливый век,

      Зачем мне понимать хитросплетенья судеб

      И слышать голоса на перекрестке лет?

      А дом молчал, устав от разговоров,

      От спешности житья, непрошенных гостей.

      Уснув от тишины, он не услышал сборов

      И звонких голосов пяти своих ключей.

      Дом так и не узнал, проснувшись спозаранку,

      До станции какой купила я билет,

      Лишь тенью на стене запечатлев беглянку

      И ветками рябин мне помахав вослед.

      Я полюбила дом, люблю его и ныне:

      За дверь, за стол, за то, что весел был.

      И номер твой, о дом, храню в себе, как имя,

      Так нежно и тепло, как ты меня хранил.

      1989

* * *

      Как помню я прелестный кавардак

      Твоих вещей, твоих имен и знаков,

      И робких