Колдуны и министры. Юлия Латынина

тот варвар, Кешьярта, сгинет мелким чиновником, а этот секретарь, если смилостивится, похлопочет за нашего отца. Глядишь, воскресят.

* * *

      Через час император, в одежде провинциального чиновника третьего ранга, шел по улице Нижнего Города, под названием – Двери Счастья. Двери Счастья были узки и грязны, поросли мохнатыми рыбьими головками. В ушах Варназда зазвучал голос Нана: «Вверх домам расти запрещено, дабы не возноситься гордыней выше казенной управы. А на проезжую часть, мешать прохожим – пожалуйства…»

      – Ты чего торгуешь тухлятиной? Вот я конфискую товар!

      Варназд оглянулся. Смотритель порядка в парчовой куртке, стоя у рыбного лотка, складывал в корзину живых карпов. Рыбы бились и подпрыгивали.

      – Господин смотритель, – плакала торговка, – как же можно, вы ведь вчера десять штук взяли!

      – А сегодня, – возразил стражник, – ко мне брат приехал. Что я, скотина бесчувственная, чтобы не кормить брата?

      И пошел к следующей лавке. Государь Варназд отвернулся и побежал прочь. «Место, где торговцы творят обман, искушают чиновников», – мелькнуло в его голове. Наглые торговки хватали его за рукав; было невыносимо жарко, пахло отбросами. Все суетились о своем, на Варназда никто не обращал внимания, как в детстве, в покоях матери, – торговки не в счет.

      Варназд вдруг обнаружил, что он не хочет быть один. Ему хотелось заплакать. Он взбежал мимо грязных нищенок в небольшой храм Иршахчана. Пахнуло прохладой и нежной плесенью на желтых и синих квадратах ста полей.

      Сначала государю показалось, что в храме никого нет, кроме каменного человека с лицом мангусты, потом он увидел, что на коленях перед статуей стоит какой-то оборванец. Оборванец долго молился, а потом, будучи, верно, голоден, запустил руку за священное померие и вытащил из чаши перед каменной мангустой коровай: шесть видов злаков, седьмой боб. Государя покоробило не столько святотатство, сколько хладнокровие, с которым оно было совершено. Бродяга хотел было съесть подношение, но вдруг расхохотался и швырнул хлебец обратно, чаша зазвенела, по храму прошел гул. Государя опять резануло по сердцу. Он не знал, что Иршахчану давно дают камень вместо священного хлеба.

      Оборванец пошел из храма. Варназд успел рассмотреть его в косом луче: юноша, высокий и стройный, белокурые волосы спутаны, глаза карие, холодные и наглые, ресницы длинные, как у девушки. Что-то в этом лице его удивило. Варназд вышел из храма и последовал за юношей.

      – Скажите, – через некоторое время как бы случайно обратился к нему Варназд, – я из провинции… по делу…

      Понемногу разговорились. Юноша сказал, что его зовут Дох и что он приехал поступать в высшую школу. Суждения юноши были, действительно, тонкие и глубокие.

      Улица взобралась на холм, вони стало меньше, из-за глухой стены пахнуло садом. Государь остановился. Молодые люди стояли у харчевни с белой глухой стеной и лепешкой, приколоченной над входом. Это была та самая харчевня, в которую Варназд хотел зайти еще позавчера, но Нан взял его за руку,