Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь. Алексей Черкасов

тогда: стерпеть, и Микулу выбрали, чтоб помог вязать Акулину, яко блудницу и нечестивку.

      Лопарев отодвинул кубок вина…

      – Суди сам, барин, – продолжал Третьяк, – в нашем Юсковом становище – шестеро каторжных, беглых. А всего в общине за пятьдесят беглых, опричь холопов, какие ушли от помещиков. Когда мы едем общиною, к нам подступу нет. Из Поморья общиной вышли; держимся старой веры, печати и спроса Анчихристова не признаем! Держали нас на Волге и в Перми, а потом – идите, зело борзо, паче того – в Сибирь. Дале гнать некуда. Ну а если по семьям стали бы перебирать?..

      Лопарев подумал: многих бы заковали в кандалы!.. Ну а сам он разве не беглый каторжник?

      Неспроста Ефимия удержала его в ту ночь возле телеги, не дала ввязаться в судное моленье. И что бы он мог сделать, Лопарев, одни против сотен фанатиков?

      «Четвертым гореть тогда!..»

      И спросил про Ефимию: где она сейчас?

      Третьяк подумал, прищурился:

      – И я не зрил благостную на всенощном моленье, зело борзо!

      – Не было, не было, – сказал Данило.

      Михайла-вдовец угрюмо заметил:

      – Может, на костылях висит?

      Третьяк вздрогнул и выпрямился:

      – Спаси Христос!

      Данило тоже перекрестился.

      – Бабы, идите отсель! Живо!

      Бабы тотчас ушли из избы.

      Лопарев поинтересовался: что еще за костыли?

      – Филаретовы, – ответил Третьяк. – В избе у него в стене костыли набиты, во какие. К тем костылям веревками привязывают еретика, когда тайный спрос вершат апостолы Филаретовы. Ох-хо-хо!

      Лопарев вспыхнул:

      – Кто дал право Филарету вершить подобные судные спросы?

      – Тихо, Александра, тихо! – урезонил Третьяк. – Экий порядок с Поморья тащим. Филарет-то – духовник собора!.. И апостолов из пустынников набрал, чтоб держать крепость веры. И всю общину в страхе держит – не пискни, огнем сожгут. Может, порушим ишшо крепость Филаретову. Потому: Сибирь – не Поморье!

      Данило Юсков перепугался, замахал руками:

      – Негоже, негоже, Третьяк! Филаретушка – святитель наш многомилостивый!..

      – Чаво там! – отмахнулся Третьяк. – С Александрой толковать можно в открытую, зело борзо. Не из верижников!

      – Один Бог ведает.

      Лопарев заверил, что с ним можно говорить в открытую, и что он не принимает крепость, и даже готов высказать это на собрании общинников, чтоб укоротить руки Филарета.

      – До рук далеко, Александра, – вздохнул Третьяк. – Дай до Енисея доползти, а там…

      Третьяк недосказал, что будет «там», но Лопарев догадался и, вспомнив разговор с Филаретом про Ефимию, сказал о нем. Все слушали внимательно.

      – Беда, должно, беда! – охнул Данило. – Филаретушка и сына свово Мокея потому отправил на Енисей, чтоб извести благостную!..

      – За что извести? За что? – не понимал Лопарев.

      Третьяк выпил вина, попросил Семена наполнить кубки, а тогда пояснил:

      – Сказ