Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь. Алексей Черкасов

глаза, прошипел сквозь зубы:

      – Отвечайте!

      Лопарев передернул плечами и, глядя в упор на царя, проговорил:

      – Я ездил в Варшаву повидаться с невестой. Более ничего не могу сообщить.

      – На колени! – ткнул царь кулаком в стол.

      – На колени! На колени! – подтолкнул в спину Сукин.

      Лопарев вытянулся, как на параде.

      – Я отвечаю, ваше императорское величество, только за свои деяния и поступки. За других отвечать не могу и никого не назову. В Варшаве я виделся только с невестой, Ядвигой Менцовской.

      Царь хлопнул ладонью по столу:

      – Лжешь! Даю тебе три минуты. Только три. Назови заговорщиков в Варшаве! Фамилии!

      Лопарев не назвал ни одной и даже отказался сообщить, какие разговоры вел с Пестелем в доме Никиты Муравьева на Фонтанке, где собирался штаб тайного общества.

      Николай посмотрел на часы.

      – Ну что же, вижу, тебе мало трех минут. Очень жаль. – И шевельнул плечом в сторону Сукина, ожидавшего приказа. – Я думаю, место сыщется в Секретном Доме?

      – Так точно, ваше императорское величество! Можно в тринадцатую.

      – Водворите. – И, глянув на Лопарева, царь неожиданно улыбнулся: – Жалея вас, вашу молодость, Лопарев, я предоставлю последнюю возможность подумать. Я терпелив. Прощаю дерзость, но не могу простить упорствования в сокрытии преступников. Сожалею. Очень сожалею!..

      Голос его дрогнул, и Лопареву почудилось, будто царевы глаза увлажнились: он не знал того, что эти мнимые слезы венценосца побудили Каховского составить покаянное письмо, в котором он принес царю полное признание, а самому себе – виселицу…

      Нет, не напрасно Николай брал в ту пору уроки у актера Каратыгина…

      VI

      Было за полночь, когда Сукин доставил Лопарева в Секретный Дом.

      – Тринадцатый номер. В тринадцатую камеру. – Слова генерала означали, что с этой минуты узник утратил имя и звание и стал тринадцатым номером.

      Никто, ни единая душа не могла проведать о человеке, упрятанном в Секретный Дом. Тот, кто попадал сюда, как бы живьем уходил в могилу…

      На столике – кружка, Евангелие и несколько листов бумаги из канцелярии генерал-адъютанта Чернышева.

      Каждое утро в четверг, когда вместе с пищей Лопареву подавали три листика бумаги с типографским заголовком, он метался по камере, повторял одно и то же: «Не было сообщников, не было сообщников!» – и писал рапорт в канцелярию Чернышева.

      Надзиратели в Секретном Доме не отзывались на вопросы, и Лопарев уверился, что все они были глухонемые. Позднее он узнал, что из Секретного Дома за все существование не сбежал ни один узник!

      Время тянулось мучительно однообразно. В соседней камере беспрестанно орал сумасшедший. Лопарев потерял счет дням и одичал до того, что и разговаривать разучился…

      Тринадцатого июля 1826 года его вывели из камеры, молча кинули парадный мундир, и он оделся.

      Над Петербургом