Глубокий рейд. Андрей Жалнин

солдат, провозглашая «Войну до победного конца!», но их уже никто не слушал. Пришли большевики. Они призывали не складывать оружие, а обратить его против помещиков и капиталистов, забрать себе землю, заводы и фабрики, стать хозяевами новой жизни, в которой не будет места старому. «Вся власть Советам!», «Долой войну!», «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим!» – эти лозунги опьяняли, завораживали, не давали задуматься. Вооруженная солдатская масса, ведомая политическими авантюристами, бурлила, постепенно приближаясь к последней грани безумия. И этот день наступил. Стало известно о событиях на Балтике, где экипажи нескольких кораблей перебили своих офицеров и подняли красные флаги. Началось и в армии.

      На том направлении, где действовал полк, в котором служил поручик Грицевич, бои затихли. Солдаты размахивали красными, наспех сделанными флагами, митинговали. В первые дни этого неожиданно наступившего Смутного времени немецкие солдаты иногда покидали свои окопы и на нейтральной полосе братались с русскими. Но это продолжалось недолго. Однажды, когда в очередной раз толпа наших воинов-революционеров направилась к немецким окопам с красным флагом (ну как тут без него?!), распевая «Вы жертвою пали в борьбе роковой», послышался окрик «Хальт!» и тут же рявкнул пулемёт. Над головами пропели пули. На бруствер немецкого окопа выбрался лейтенант и, размахивая руками, закричал: «Найн! Найн! Хотить на своя посиция! Насат-т! Или ми путем стрелять!». На этом братание с немцами и закончилось.

      Всё чаще в полк наведывались большевистские агитаторы. Злые, категоричные, пропитанные до краёв ненавистью ко всему православному, русскому, они кричали о светлом будущем, где человек труда станет главным, где всё будет общим и все будут равны. Их слушали, впитывая в себя эту отраву, теряя последнюю способность трезво мыслить.

      Впрочем, не все относились к подобной агитации одинаково. Когда такой черноволосый и носастыйбольшевичок заявился в соседнюю казачью часть, казаки его послушали, затем один из станичников спросил:

      – А ты какого же рода-племени будешь, человече, какой веры?

      – Это к делу не относится, товарищ, – раздраженно ответил агитатор. – И вообще, все люди отныне братья, а о вере говорить вообще не стоит. Ленин сказал, что это опиум для народа! Затуманивает разум людям, помогает помещикам и капиталистам эксплуатировать народные массы!

      – Ну какой же ты мне товарищ и тем более, спаси Господи, брат? – покачал головой казак. – Вот Сидор Долгов мне товарищ. Никифор, Матвей, все казаки, да все люди русские и православные, и пусть другой какой веры, но честные, – мне они друзья и товарищи. А ты – нет. Твои род и племя на лице у тебя прописаны. И вера твоя нам известная. Вы Христа распяли. Как же ты можешь о нашей вере говорить? Ты ей враг исконный. Так что, веру нашу православную ты, сын иудин, своими лапками не трожь, а то враз обрубим до плечей! Я, конешное дело, не знаю,