Чувства по контракту. Агата Лав

и доведено до совершенства. По специальным каналам подается очищенный и увлажненный воздух, свет реагирует на движение, а два экрана в гостиной сами включаются на новостных каналах.

      – Комната для прислуги здесь. – Аверин указывает на еще одну дверь. – На вас работа с клинингом, химчисткой, доставкой продуктов. Ремонтники тоже на вас. В гостевой спальне проблема с камином. Ее надо решить до выходных.

      Я делаю пометку в заметках.

      – У вас есть домашние животные?

      – Нет.

      – А живете вы один?

      Черт.

      Звучит плохо. Словно я опять лезу в его личные дела.

      – Я не в том смысле, я для дела…

      – Здесь бывают женщины, но живу я один. Вам не придется заниматься заботами других людей.

      Я киваю.

      Все-таки с ним трудно разговаривать. Он так строит фразы и так ведет себя, что с каждым мгновением во мне крепнет идиотское желание. Хочется взмахнуть ладонью перед его лицом и спросить: «Эй, там есть кто живой?!»

      Я впервые вижу такого человека. Как робот, честное слово.

      – Можно еще вопрос? А где лекарства?

      – Какие лекарства? – Аверин хмурится.

      – Вы сами сказали, что у вас бывают припадки…

      – Это бывает крайне редко.

      – Но я все равно должна знать, что делать в такой ситуации.

      – Можете подержать меня за руку.

      Он что, умеет шутить? Пусть и зло.

      – Но вчера в руках Оксаны была аптечка, – я упрямлюсь. – Я видела.

      – Можете еще подуть на меня.

      Точно злится.

      Программа дает сбой, и на его лице появляются эмоции.

      – Так и сделаю, Нил Андреевич. Потом не жалуйтесь.

      Босс пригвождает меня к полу тяжелым взглядом, но я выдерживаю атаку. Не отвожу глаз, хотя успеваю подумать, как бы самой не свалиться с припадком. Вон какой грозный стоит и дышит так, что на окнах наверняка появились морозные узоры.

      – Пойдемте в спальню, – бросает он и делает шаг.

      – В спальню?

      – В спальню, Александрина Викторовна. – Еще один его выдох, который звучит как едва сдерживаемое ругательство. – Вы будете всё переспрашивать?

      – Нет, только то, что меня смущает или вызывает недопонимание.

      – Я вас смутил?

      – Чуть-чуть.

      Я закусываю нижнюю губу, потому что мне становится смешно.

      Может, это нервное.

      А может, во мне играет детское и совершенное неуместное ликование. Но я вижу, что задеваю его. Я – против шерсти. Я – залом на его идеальном пиджаке, с которым почему-то не справился лучший на свете отпариватель.

      – В спальне находится гардеробная. Я покажу, куда вы будете вешать одежду после химчистки.

      – Спасибо за пояснение. – Я вежливо улыбаюсь.

      Аверин смотрит с недоверием, но ничего не говорит. Молча шагает по бесконечному коридору, который, наконец, приводит к спальне. Тоже огромной и серой. Я замечаю, что вторая прикроватная тумбочка