Павлиний глаз. Сергей Смирнов

обер-лейтенант потешался над молодым водителем, застигнутый врасплох своей находкой Йенс неподвижно застыл на месте.

      – Ты живой там? – поинтересовался Отто, видя в курятнике лишь неуклюже расставленные в стороны ноги водителя.

      – Живой, – ответил Йенс, понимая, что должен сделать сейчас, возможно, самый главный выбор в своей жизни: обречь на неминуемую смерть невинного ребёнка, выдав девочку командиру взвода, или же попытаться спасти её, рискуя жизнью.

      – Ну что там?! – нетерпеливо спросил Отто, сделав очередную затяжку.

      В следующее мгновение водитель закрыл глаза, увидев перед собой лица своей молодой жены и двухлетней дочери. Семья Йенса Мюллера находилась в полной безопасности в Германии, в то время как только что лишившаяся матери украинская девочка пряталась в бочке с соломой, обнимая единственную оставшуюся у неё курицу.

      Ощущая глубокую тоску по дому, водитель виновато обронил на землю две слезы и мысленно попросил у девочки прощение за то, что принял разумное решение не подвергать риску свою жизнь во имя возвращения к любимой жене и дочери.

      Когда Йенс уже был готов открыть глаза и дать обер-лейтенанту положительный ответ об обнаружении ребёнка, лица родных неожиданно сменились в сознании водителя образом убитой по его вине женщины. Мать девочки выбралась из окна своего дома и шла по лужайке к соседскому забору, желая увести за собой раненого ею в плечо Отто. Женщина уповала на милосердие держащего её на мушке Йенса, который вместо того, чтобы позволить ей уйти, вынес ей смертный приговор, нажав на клаксон грузовика.

      Далее сознание перенесло водителя к телу лежащей у соседского забора женщины, на лице которой Йенс заметил влажные следы от слёз. Сам будучи отцом, мужчина лишь теперь осознал, что перед смертью мать девочки плакала не о себе, а об оставленной ею дочери. Слёзы на лице убитой женщины продолжали стекать по её щекам в воображении водителя, заставляя его чувствовать близость этих слёз с его собственными, которые выражали страх Йенса более никогда не увидеть жену и дочь.

      Отличие слёз обоих родителей заключалось лишь в том, что погибшая женщина уже не могла помочь своему ребёнку, в то время как мужчина ещё мог стать спасительной преградой между сидящей в бочке девочкой и жаждущим её смерти «мясником Отто».

      Водитель наконец взял себя в руки и выдохнул из груди последние остатки сомнений.

      – В бочках лишь пропахшая куриным дерьмом солома, – открыв глаза, ответил Йенс командиру взвода, чем заставил последнего разразиться хохотом.

      Затем водитель показал девочке приставленный к губам палец, повернулся к открытой дверце курятника и засунул два пальца в горло. Содержимое желудка Йенса не замедлило вывалиться у выхода из птичьего загона, едва не запачкав начищенные до блеска сапоги Отто Вайса.

      – Вот дерьмо! – брезгливо воскликнул обер-лейтенант, спешно отпрыгнув назад от дверцы