Ассегай. Уилбур Смит

добавил: – Пойдем вместе. Я тебя понесу.

      – Ты понесешь меня, бвана? – вежливо спросил Маниоро и, насмешливо улыбнувшись, добавил: – А ты не забываешь, что нас будут преследовать? И что, будешь нести меня все два дня? Ты это хочешь сказать? Я не ослышался?

      – Да. Но может быть, мой умудренный опытом и остроумный сержант предложит лучший план? – вопросом на вопрос ответил Леон.

      – Два дня! – Маниоро закатил глаза. – В таком случае мне стоит называть тебя лошадью.

      Немного помолчали. Первым снова заговорил Леон:

      – Говори же, о мудрейший. Дай совет.

      Помолчав немного, Маниоро кивнул:

      – Земля, на которой мы сейчас, принадлежит не нанди. Здесь пастбища моего народа. Эти подлые трусы вторглись во владения масаи.

      Леон кивнул. На его карте границ, о которых говорил Маниоро, разумеется, не было, и в полученном им приказе ни о каких разграничениях речи не шло. Начальство, скорее всего, не имело ни малейшего представления о тонкостях межплеменного территориального размежевания, однако до начала восстания Леон не раз бывал в этих местах, когда их высылали в пешие патрули.

      – Это я знаю – ты сам мне объяснял. А теперь расскажи, какой у тебя план.

      – Если ты пойдешь к железной дороге…

      Леон поднял руку:

      – Ты хочешь сказать – если мы пойдем к железной дороге.

      Маниоро едва заметно склонил голову в знак согласия:

      – Если мы пойдем в том направлении, то покинем наши земли и углубимся во владения нанди. Они осмелеют и будут преследовать нас, как стая голодных гиен. А вот если двинемся по долине, – Маниоро указал подбородком на юг, – то останемся на земле масаи и каждый наш шаг будет добавлять страху в трусливые сердца нанди. Далеко они не пойдут – не осмелятся.

      Леон, обдумав предложение сержанта, с сомнением покачал головой:

      – На юге ничего нет, только лес и горы, а мне нужно поскорее доставить тебя к врачу, пока рана не загноилась. Тогда придется отрезать ногу.

      – До маньяты[5], где живет моя мать, отсюда день пути, – сказал Маниоро.

      Вот так сюрприз! На секунду Леон опешил – мысль о том, что у сержанта есть родители, почему-то не приходила ему в голову, – потом, оправившись от удивления, вздохнул:

      – Ты не понял. Нам нужен доктор, человек, который сможет вытащить стрелу и не даст тебе умереть.

      – Лучшего доктора, чем моя мать, здесь не найти. Она знаменитая шаманка, и ее знают все, от океана до больших озер. Она спасла сотни моранов, раненных копьем или стрелой или пострадавших от когтей льва. У нее есть снадобья, которые и не снились вашим белым докторам в Найроби.

      Маниоро прислонился к стене. Кожа его приобрела нездоровый сероватый оттенок, и в запахе пота проступала неприятная, кисловато-тухлая нотка. Секунду-другую мужчины молча смотрели друг на друга, потом Леон кивнул:

      – Ладно. Пойдем на юг, по долине. Тронемся, как только стемнеет, пока не взошла луна.

      Маниоро снова выпрямился и, вытянув шею, поводил носом, как делает

5

Маньята – деревня масаи.