Бездна. Юрий Никитин

тебе нет? – спросил он. – Ты просто терпел эти феминизмы, как же иначе, а я вот революционер, корсар, вьётся по ветру Весёлый Роджер, я не терплю!.. Хорошо, что размножаться теперь можно и без самок!.. А им без нас.

      – И много ты наразмножался?

      – А зачем?.. Чтоб было кому наследство оставить? Нет уж, теперь всё моё – моё!

      Я покрутил головой, интеллигент же вроде, я помнил его заботливым и чутким, не склонным к насилию, а тут то ли выход тёмной стороны натуры, то ли мстит всем женщинам за какие-то обиды, или что живут, а его Одарка нет, но это к психиатру, а я председатель общества Фёдорова, пусть хоть всех поубивает в своем мире, мне нужно, чтобы сами фёдоровцы не прыгали в кусты от благородного дела воскрешательства.

      – Понял, – ответил он покорно. – Говоришь, началось?.. Это же здорово! Я буду.

      – Точно? – спросил я.

      – Клянусь, – ответил он и посмотрел честными глазами.

      Я преодолел соблазн пройти через стену или сразу терепортнуться во Дворец Воскрешений, человек должен хоть малость трудиться, Гавгамел раньше всех и острее всех ощутил, лупает скалы, совсем одурел, а я степенно поднялся с постели, растопырил руки, чтобы одежда налипла без морщин и складок, пошёл к выходу из спальни.

      Удобные башмаки появились на втором шаге, не люблю нагибаться и зашнуровывать, хотя пуза нет, ничто не мешает, но когда можно без, все мы выбираем варианты полегче, хотя и вроде бы понимаем необходимости хоть какого-то труда.

      На выходе из дома ступеньки попытались понести меня на площадь, но я одёрнул, сам сбежал весело и бодро, солнцу и ветру навстречу, расправив упрямую грудь, жизнь хороша, и жить хорошо…

      Массивные ворота Дворца, углядев мое приближение и рассчитав скорость, раздвинулись медленно и торжественно, как и подобает для такого почти собора.

      Распахнулся простор величественного холла, по-старинному помпезного и со статуями в нишах. Я скользнул по ним взглядом, сразу узнавая великих деятелей, внесших вклад в науку. Расширенная память хранит всех-всех, но количество мест в стене ограничено, мысленно сотворил ещё пару ниш и добавил двух из эпохи Аменхотепа, все полагаем, что иерархия составлена не совсем верно, каждый из нас перетасовал бы по-своему.

      За холлом главный зал, такой торжественный, несколько рядов кресел, таких роскошных, что все тысячу мест должны занимать не меньше, чем короли эпохи Возрождения, а на сцене, где стол под красной скатертью и двенадцать стульев, – там вообще должны восседать не знаю кто, архангелы, не меньше.

      И вообще зал собрания в такой готовности, что вот-вот распахнутся двери, войдут во фраках и смокингах за неимением королей лауреаты нобелевок и тузы промышленности, заполнят все ряды, а поместится здесь точно тысяча человек, а то и больше.

      – Прекрасно, – пробормотал я, – даже стол для президиума с пурпурной скатертью!.. Или кумачовой?

      За тысячу миль отсюда с постели вскочил Казуальник, взъерошенный, в самом деле спал, растопырил руки, позволяя одежде красиво укрыть его атлетическую фигуру, посмотрел в зеркало, фыркнул,