В дебрях Маньчжурии. Николай Байков

убил кабана и молодую свинью. Когда я вышел к нему на перевал, он кончал потрошение зверей.

      «Знаешь, Пенсне! А ведь тигры то здесь недалеко!» – произнес Бобошин, вытирая окровавленные руки снегом и закуривая свою короткую трубку носогрейку – «вон посмотри, чьи это следы?» – указал он головой на тропу, проложенную на самом гребне хребта.

      Сомнений не могло быть. Здесь была битая тропа, по которой хищники совершают свои обходы. Следы совершенно свежие, звери прошли не ранее утра и вероятно находятся где-то поблизости.

      Завалив кабанов снегом, мы двинулись по этой тропе, придерживаясь следов зверей. Как большинство тигровых троп, она извивалась по гребням хребтов, вдоль каменистых россыпей, выходила на утесы и горные выступы, где хищники имеют обыкновение лежать и сидеть, обзирая окрестности.

      В одном месте, под навесом скал, тигры отдыхали и колоссальные фигуры их резко отпечатались на девственной пелене снега.

      Расстояние между нами очевидно сокращалось, но все-же наступившая ночь заставила нас искать убежища в одной из горных пещер, часто встречающихся в этой части Лао-е-лина.

      Натаскав сухих листьев для постелей, мы с комфортом переночевали в уютной пещере и спали как убитые. Бобошин насколько раз будил меня, чтобы я послушал музыку тайги. Всю ночь, до самого рассвета где-то поблизости ревели тигры и грозные голоса их рокотали в лесных дебрях и горное эхо вторило им в далеких падях и ущельях.

      Это была «звериная ночь», когда тигры сходятся вместе, дерутся из-за самок и оглашают безмолвную тайгу своими громовыми голосами. В остальное время года они молчаливы и ведут одинокий скрытый образ жизни.

      Под утро, едва только порозовела скалистая вершина Татудинцы, мы были уже на ногах. Наскоро напившись чаю, мы снова зашагали по хребтам и увалам, по следам уходивших хищников.

      К полудню вышли мы на крутой перевал, где представилась нам ужасная картина гибели человека в когтях преследуемых нами зверей. На самой вершине перевала снег был смят и вытоптан широкими лапами гигантских кошек и окровавлен. Всюду валялись обрывки и клочки ватной китайской одежды; тут-же торчали из-под снега кожаные улы, порванные и измятые зубами зверей. Около меховой шапки под старым кедром, извиваясь как змея, блестела черная длинная коса. На коре дерева висели обрывки крепкой пеньковой веревки, толщиною в палец. Ствол кедра обрызган кровью. Недалеко отсюда, в замерзшей луже крови лежал обглоданный человеческий череп, ступни ног, кисть руки и кости бедра. Вот и все, что осталось от несчастного китайца. Смотря на все это, можно было легко представить себе кошмарную таежную драму. Слова Тун-лина оправдались: человек, нарушивший закон тайги, был приговорен к смертной казни и отдан на растерзание зверей. Крепко привязанный к стволу дерева, прежде, чем принять мучительную смерть, он должен был испытать невероятные переживания, так как свирепые кровожадные хищники по частям отрывали части его тела, чтобы освободить его от веревки. Мы долго стояли на этом лобном месте, где совершена была казнь во имя таежного правосудия.

      Даже