Почти серьезно…и письма к маме. Юрий Никулин

музыкальный и фото. Я записался в драматический. Драматической студией, как мы именовали кружок, руководил артист Преображенский, которого мы все очень любили. Стараясь развить фантазию, он ставил с нами этюды. Помню, он предложил нам массовый этюд.

      – Вообразите себе, что сцена – улица, – сказал он. – Я выйду на улицу и начну смотреть на небо. Просто так.

      – Каждый из вас – прохожий. Вы должны подходить ко мне по одному и тоже смотреть заинтересованно наверх, думая, что на небе что-то происходит. Но нужно не просто подойти, а и сказать свою фразу.

      Начали этюд. Каждый студиец подходил к смотрящему вверх преподавателю. Слышались фразы:

      – Ой, а что там, наверху?

      – Батюшки, неужели дирижабль?

      – Что же такое там, на небе?

      И так далее.

      Я стоял, дожидаясь своей очереди, лихорадочно думал, что бы такое сказать. Решение пришло неожиданно, когда я подходил к толпе глазеющих на небо.

      – Уж не медведь ли? – спросил я, заинтересованно глядя наверх.

      Все замерли. А потом раздались смешки.

      – Что-о-о? – спросил преподаватель.

      – Уж не медведь ли? – повторил я несколько неуверенно, глядя ему в глаза.

      – Почему медведь? – В голосе педагога послышался металл.

      – Ну… чтобы… смешно, – залепетал я.

      – А мне не смешно! – зарокотал поставленный голос. – Чтобы больше это не повторялось!

      Много-много лет спустя, уже работая в цирке, на одном из детских спектаклей на вопрос партнера: «Отгадай, что у меня лежит под шляпой?» – я наивно спрашивал: «Трамвай?» – и публика смеялась.

      Может быть, тогда, в детской студии, я не так сказал, как нужно, а может быть, преподавателю отказало чувство юмора?

      Хотя нет, как сейчас помню, одно из его заданий звучало так:

      – Отрежьте свою голову, положите ее в чемодан и унесите со сцены.

      До седьмого класса я учился в образцовой школе. А потом два седьмых класса решили соединить в один восьмой – часть ребят поступала в спецшколы, в техникумы, другие пошли работать, а на два восьмых класса не хватало учеников. В восьмой класс отбирали лучших по учебе и поведению. Я в этот список не попал. Как потом узнал, на педсовете долго обсуждали мою кандидатуру, решая вопрос, оставлять меня в школе или нет. С одной стороны, хотели оставить, потому что отец много делал для школы, но с другой – учился я средне, на уроках часто получал замечания…

      Решение педсовета меня устраивало – появилась возможность перейти в школу-новостройку рядом с домом. В ней учились ребята из нашего двора. Теперь я, как и все, мог перелезать через забор, сокращая путь от дома к школе.

      Груша из торгсина

      В начале тридцатых годов в Москве открылись специальные магазины – торгсины (торговля с иностранцами). Те, кто имел золото или серебро, мог сдать его в торгсин и прямо в магазине получить в обмен продукты или промтовары.

      Помню, тогда в нашей квартире долго обсуждали историю о старушке, которая принесла в торгсин самовар,