Лицо из зеркального коридора. Марьяна Романова

повторился: богач, уверовав, был излечен. И неугомонный врач, желая делиться чудом с миром, снова не смог промолчать и написал очередной материал в медицинский журнал. Богач нашел новую, уже вторую, статью, окончательно разочаровался в медицине и на этот раз заболел так, что вытащить его ни лекарства, ни чудеса не смогли.

      Колдун впоследствии часто повторял мне, что вера – это волшебный универсальный ключ от всех дверей. Говорят же: каждому – по вере его. Кажется, всё так просто, однако это иллюзия. На самом деле, укорениться в вере – самая трудная задача для человеческой души. Уверовать так глубоко и плотно, чтобы вера эта статус знания обрела. Когда это происходит, ты и попадаешь в зону свершения чудес, вот она – настоящая магия, для которой ни колдовских ритуалов не нужно, ни волшебных зелий.

      Я считал, что все дело в харизме Колдуна и в его внутреннем стержне. Даже будучи пятнадцатилетним несмышленым мальчишкой без какого-либо жизненного опыта, я понимал, что человек он необычный, каких на свете единицы, что такая сила в нем внутренняя, которой города брать можно. Мне казалось, что это ощущение передается всем вокруг – вот люди и верят в его могущество, вот и получают по вере своей чудесные свершения. Как с плацебо-лекарствами.

      Но в то же время я видел, что Колдун будто бы в альтернативной реальности живет – и этот гроб в сарае, и эти его алтари, комод с аптечными банками, какие-то странные предметы, его личное ритуальное пространство, его одинокие походы в лес. Была у него тайная, сокрытая от чужих глаз жизнь, в которой правили какие-то свои законы и правила, свои грехи и воздаяния и своя, понятная ему одному, благодать.

      Может быть, иной человек, услышав мой рассказ о вынужденном житии с Колдуном, возмутился бы моей приземленности: всё же мне была предоставлена возможность другой, связанной с чем-то запретным, запредельным, волнующим, жизни. Я рос обычным деревенским мальчишкой, и будущее мое было, в сущности, предопределено – подошло бы к концу последнее беззаботное лето, мне пришлось бы поступить в какой-нибудь техникум, через два года я стал бы, например, автомехаником, целыми днями торчал бы в промасленном гараже, получая копейки, женился бы на какой-нибудь местной девице – с вероятностью сто процентов это была бы не соседская Светлана. Меня ожидали бы скучные будни, миллион похожих друг на друга дней. В доме Колдуна я был полностью оторван от мира и его мещанских реалий – мы как будто бы жили на отдельной планете. Зато в этом доме были книги – за первую долгую зиму я прочитал столько, сколько в иных обстоятельствах не прочел бы за всю жизнь.

      За считаные месяцы я очень изменился. Речь моя стала плавной и образной, из нее ушла перчинка мата, теперь я мог отличить Платона от Плотина, иронию от сарказма; обострилась моя чувствительность, и, не глядя в небо и календарь, я мог точно сказать, убывает Луна или растет.

      Несмотря на скудное питание, я окреп телом. Стал выносливым, как молодой волк. Колдун кормил меня плохо,