В потоке поэзии. Книга 3. Анатолий Арестов

пор далека,

      но слышно её – «Вуаля!» —

      в снежинках. Отдельный момент

      – знакомая пыль у дорог —

      России раскрученный бренд,

      замёрзший в слоистый пирог.

      Американская демократия

      Мечтой вдохновлённый, отнюдь не гуманной,

      правитель один престарелый и странный

      над картою мира в раздумьях потел,

      иметь подконтрольные земли хотел…

      Сулил демократию честно построить,

      пустого коня, как разрушенной Трое

      в подарок от сердца правителям нёс!

      Не знали правители будущих слёз.

      С широкой улыбкой заморского брата

      встречали, как друга простые ребята…

      Военные базы развёрнуты в поле,

      теперь не мечтайте, ребята, о воле!

      Подарок от сердца вы приняли сами,

      и как в поговорке – остались с носами.

      Звёздное время

      На вечернем небосводе

      звёзды плавят мрак,

      разгораясь на свободе

      неба просто так!

      Без намёка и причины

      льют тревожный свет

      через тёмную трясину

      сотен тысяч лет.

      Злопыхателям

      Ты, Россия моя,

      ты немного больна

      беспробудной тоской

      о прошедшем —

      было всё, но прошло,

      и теперь ты вольна

      в ритме времени

      быть сумасшедшей!

      Разношёрстная мразь

      европейских племён

      не насытится болью твоею.

      Усмехаются? Пусть!

      Кто с клеймом – заклеймён

      принадлежностью полной к Бродвею.

      Утренняя тишина

      Благосклонная тишь,

      охранявшая сон,

      расплескалась луной по воде

      задремавших озёр.

      Золотистый сезон

      заколдованно плавал в бадье —

      обронила листы

      под вчерашний закат

      белоствольная поля княжна,

      поглотил громовой

      предпоследний раскат

      тишину, что сегодня нежна.

      Судьбоносное

      Родился я в Алтайском крае

      в грозу июньскую. Роддом

      дожди три дня уже стирали,

      блестела молния, потом

      вдруг прекратились муки мамы

      без двадцати четыре. Ночь.

      Пошли мне мерить килограммы.

      – У вас сынишка! Нет, не дочь.

      Не плакал я, но врач старался!

      Быть может, там, на небесах

      решили вдруг и я остался

      признаться вам в своих стихах,

      что будет дальше… В том роддоме

      под аппаратом ИВЛ

      лежали люди (те, что в коме)

      «короной» кто тогда болел.

      На жизнь раздали всем талоны,

      но рок назначил выкуп мне —

      я кислородные баллоны

      включал для тех, кто был вполне

      на волоске… Цена страданья —

      одно из двух. Велась борьба…

      Моё пред Богом оправданье

      иль предначертана судьба

      за то,