Не жалею, не зову, не плачу…. Сергей Есенин

так что ж, что кажусь я циником,

      Прицепившим к заднице фонарь!

      Старый, добрый, заезженный Пегас,

      Мне ль нужна твоя мягкая рысь?

      Я пришёл, как суровый мастер,

      Воспеть и прославить крыс.

      Башка моя, словно август,

      Льётся бурливых волос вином.

      Я хочу быть жёлтым парусом

      В ту страну, куда мы плывём.

      Ноябрь 1920

      «Всё живое особой метой…»

      Всё живое особой метой

      Отмечается с ранних пор.

      Если не был бы я поэтом,

      То, наверно, был мошенник и вор.

      Худощавый и низкорослый,

      Средь мальчишек всегда герой,

      Часто, часто с разбитым носом

      Приходил я к себе домой.

      И навстречу испуганной маме

      Я цедил сквозь кровавый рот:

      «Ничего! Я споткнулся о камень,

      Это к завтраму все заживет».

      И теперь вот, когда простыла

      Этих дней кипятковая вязь,

      Беспокойная, дерзкая сила

      На поэмы мои пролилась.

      Золотая словесная груда,

      И над каждой строкой без конца

      Отражается прежняя удаль

      Забияки и сорванца.

      Как тогда, я отважный и гордый,

      Только новью мой брызжет шаг…

      Если раньше мне били в морду,

      То теперь вся в крови душа.

      И уже говорю я не маме,

      А в чужой и хохочущий сброд:

      «Ничего! Я споткнулся о камень,

      Это к завтраму все заживет!»

      Февраль 1922

      «Сторона ль ты моя, сторона!..»

      Сторона ль ты моя, сторона!

      Дождевое, осеннее олово.

      В чёрной луже продрогший фонарь

      Отражает безгубую голову.

      Нет, уж лучше мне не смотреть,

      Чтобы вдруг не увидеть хужего.

      Я на всю эту ржавую мреть

      Буду щурить глаза и суживать.

      Так немного теплей и безбольней.

      Посмотри: меж скелетов домов,

      Словно мельник, несет колокольня

      Медные мешки колоколов.

      Если голоден ты – будешь сытым.

      Коль несчастен – то весел и рад.

      Только лишь не гляди открыто,

      Мой земной неизвестный брат.

      Как подумал я – так и сделал,

      Но увы! Всё одно и то ж!

      Видно, слишком привыкло тело

      Ощущать эту стужу и дрожь.

      Ну, да что же? Ведь много прочих,

      Не один я в миру живой!

      А фонарь то мигнёт, то захохочет

      Безгубой своей головой.

      Только сердце под ветхой одеждой

      Шепчет мне, посетившему твердь:

      «Друг мой, друг мой, прозревшие вежды

      Закрывает одна лишь смерть».

      1914

      «Мир таинственный, мир мой древний…»

      Мир таинственный, мир мой древний,

      Ты, как ветер, затих и присел.

      Вот сдавили за шею деревню

      Каменные руки шоссе.

      Так испуганно в снежную выбель

      Заметалась звенящая жуть…

      Здравствуй