Дыхание снега и пепла. Диана Гэблдон

тех, кому не спалось.

      Мы не думали об этом неделями. – Слова уже легче срывались с его уст. – Мы всегда были голодными и замерзшими. Кожа да кости. Много думать было некогда – только о том, как переставлять ноги да как поднять следующий камень… Думать не особенно и хотелось, понимаешь? И не думать было просто. Какое-то время. Но то и дело что-нибудь менялось. Пелена усталости вдруг поднималась без всякого предупреждения.

      Иногда это была чья-нибудь история, знаешь, или письмо от матери или сестры. Иногда это приходило ниоткуда: никто и словом не обмолвился ни о чем таком, но ты просыпаешься из-за этого ночью, как будто чувствуешь рядом с собой запах женщины.

      Память, тоска… нужда. Они стали мужчинами, которым хватало крошечной искры, – внезапное воспоминание о потере выдергивало их из тупого смиренного безразличия.

      Время от времени каждый бывал как не в себе. Постоянно случались драки. И ночью, в темноте… Ночью было слышно отчаяние – приглушенные всхлипы, неясные шорохи. В конце концов некоторые мужчины тянулись к другим – и иногда получали проклятия и тумаки в ответ. А иногда нет.

      Я не знала, что он пытается мне рассказать и какое отношение это имеет к Тому Кристи. Или, может, к лорду Джону Грею.

      – Кто-нибудь из них трогал тебя? – спросила я осторожно.

      – Нет. Никому из них и в голову бы не пришло трогать меня, – ответил он очень спокойно. – Я был их вождем. Они любили меня, но никогда бы не прикоснулись ко мне.

      Он глубоко и судорожно вздохнул.

      – А ты хотел этого? – прошептала я. Мой собственный пульс стал чаще, я чувствовала биение в кончиках пальцев, которые прижимались к его коже.

      – Я жаждал этого, – сказал он так тихо, что я едва расслышала, хотя лежала рядом. – Сильнее, чем еды. Сильнее, чем сна – хотя сна я желал отчаянно, и не только от усталости. Просто во сне я иногда видел тебя. Это была не тоска по женщине – хотя, бог свидетель, с этим тоже приходилось справляться. Мне только… мне было бы довольно прикосновения руки. Большего я не желал.

      Его кожа горела от этой жажды, пока он не почувствовал, будто становится прозрачным, – ему казалось, сквозь грудную клетку просвечивала ничем не прикрытая горечь, живущая в сердце.

      Джейми издал короткий горестный звук, нечто вроде смешка.

      – Знаешь изображения Святого Сердца – мы видели такие в Париже?

      Я знала, о чем он говорит – картины Ренессанса, яркие стеклянные витражи под сводами Нотр-Дам. Муж скорбей[61] с обнаженным, пронзенным сердцем, сияющим от любви.

      – Я вспоминал о них. И думал о том, что кому бы Спаситель ни явился в таком образе, тот мастер был очень одиноким человеком, раз понимал его так хорошо.

      Я подняла руку и нежно опустила ее в маленькую ямку посередине его груди. Джейми откинул одеяло, поэтому кожа была прохладной. Он закрыл глаза, глубоко вздохнув, и крепко сжал мою ладонь.

      – Эта мысль возвращалась ко мне, и мне казалось, я понимал, что чувствовал Христос: Он жаждал прикосновения, но никто

61

Эпитет Иисуса Христа, идущий из ветхозаветного предсказания о грядущем Мессии в 53‑й главе «Книги Исайи».