Включить. Выключить. Колин Маккалоу

с местом для сада на крыше. С наружной стороны стены, обращенные к дворику, были зеркальными, а изнутри – прозрачными, почти незаметными. Сам дворик поражал почти аскетической простотой. Несколько хвойных растений-бонсай, высокий голливудский кипарис, которому придали форму двойной спирали, древний японский клен, десятка два булыжников разной формы и размера, пестрая мраморная галька, уложенная сложным рисунком, ходить по которому не полагалось. Все силы его личной вселенной собрались здесь, чтобы способствовать его процветанию.

      Но сегодня, морщась от слабого запаха ксилона, который улавливал его чуткий нос, Хидеки Сацума смотрел на свой дворик и сад и понимал: устои его личной вселенной пошатнулись. Значит, пора переставить кадки, переложить камни и землю, чтобы нейтрализовать действие тревожных обстоятельств. Над этими обстоятельствами у него нет власти, а он к этому не привык. Вот они, вот… Там, где обломки яшмы образуют извилистую розовую струйку… И там, где острый серый камень нацелен, как лезвие, прямо в нежную, как вульва, округлость расколотого красного валуна… И там, где двойная спираль голливудского кипариса устремлена в небо… Все не так, все неправильно, все надо начинать заново.

      Хорошо было бы пожить в доме на берегу Кейп-Кода. Но то, что произошло там, невозможно забыть. Да и путь слишком долгий, даже для бордового «Феррари». Нет, этот дом предназначен для других целей, и, несмотря на связь со стержнем его вселенной, эпицентр возмущения находится здесь, во внутреннем дворике.

      Может быть, подождать до выходных? Нет, ни в коем случае. Хидеки Сацума нажал на кнопку звонка, призывая к себе Эйдо.

      Дездемона добралась наконец домой. Она жила на третьем этаже трехквартирного дома на Сикамор-стрит, у самой Ямы. Сначала она приняла горячую ванну, чтобы смыть следы трехкилометровой дороги домой, затем отправилась в кухню и открыла две банки: с ирландским рагу и со сливочным рисовым пудингом. Кулинарки из Дездемоны так и не получилось. Глаза, которые Кармайн нашел прекрасными, не замечали ни пятен на линолеуме, ни отклеившихся обоев – тяга к мещанскому комфорту была ей чужда.

      Наконец, облаченная в клетчатый мужской халат, она перешла в гостиную, где ее ждала большая плетеная корзина, стоявшая на высокой тростниковой подставке возле любимого кресла с выпирающими пружинами. Но эта мелочь ее не заботила. Нахмурившись, Дездемона стала перебирать содержимое корзины, но длинного лоскута шелка, на котором она вышивала панно для Чарльза Понсонби, не было. Разве шелк не сверху лежал? Да, она точно это запомнила. В жизни Дездемоны Дюпре не было места хаосу: каждая вещь имела свое постоянное место. Но рукоделия на привычном месте не оказалось. Вместо него она обнаружила пучок вьющихся черных волос. Дездемона извлекла находку, чтобы получше рассмотреть. И тут же увидела панно с вышивкой в кроваво-красных тонах, валяющееся на полу за креслом.

      Забыв о волосах, Дездемона подхватила вышивку и расправила ее, выясняя, сильно ли та пострадала. Но вышивка лишь слегка помялась.

      Как странно! Как она