Бродяги Севера. Казан. Джеймс Оливер Кервуд

и усмотрел в нем возможного врага. Впрочем, Мики не сомневался, что легко разделается с Учаком, если дело дойдет до драки. А потому он оскалил зубы и зарычал.

      Учак счел это намеком на то, что ему следует удалиться восвояси. Как джентльмен, он уважал охотничьи права других зверей, а потому принес свои извинения, бесшумно попятившись на бархатных лапах, и Мики, еще не знакомый с этикетом лесных обитателей, не выдержал: «Учак боится! Он спасается бегством!» С торжествующим тявканьем Мики бросился в погоню. Особенно винить его за этот промах не следует – множество двуногих животных, наделенных несравненно более развитым мозгом, делало подобную же ошибку. Учак же, хотя он никогда не ввязывается в драку первым, для своего роста и веса является, пожалуй, самым грозным бойцом среди всех животных Северной Америки.

      Мики так никогда и не понял, что, собственно, произошло после того, как он кинулся на Учака. Слово «драка» тут просто не подходит – это была молниеносная расправа, полнейшее торжество одного противника над другим. Мики показалось, что он напал не на одного Учака, но по крайней мере на полдюжины. А больше он не успел ничего подумать, да и увидеть тоже. Он потерпел самое горькое поражение за всю свою прошлую и будущую жизнь. Его трясли, царапали, кусали, душили и терзали. Он был настолько ошеломлен, что и после того, как Учак удалился, продолжал болтать лапами в воздухе, не замечая исчезновения своего победителя. Когда же он открыл глаза и убедился, что его оставили в покое, он испуганно забился в дупло, где еще так недавно изловил кролика.

      Там он пролежал добрые полчаса, тщетно стараясь понять, что же все-таки случилось.

      Когда Мики выполз из дупла, солнце уже заходило. Щенок прихрамывал, его целое ухо было прокушено насквозь, на спине и боках виднелись проплешины, оставленные когтями Учака. Все кости у него болели, горло саднило, а над одним глазом набухла шишка. Он с Тоской поглядел в ту сторону, откуда пришел, – там был Неева. Вместе с вечерним сумраком к нему пришло ощущение неизбывного одиночества и тоска по другу. Но в ту сторону пошел Учак, а встречаться с Учаком еще раз Мики решительно не хотел.

      Прежде чем солнце окончательно закатилось за горизонт, Мики прошел еще около четверти мили на юго-восток. В сгущающейся тьме он вышел на волок Большой скалы между реками Бивер и Лун.

      Тропы тут, собственно говоря, не было никакой. Лишь изредка охотники или торговцы, возвращаясь с севера, перетаскивали тут свои лодки с одной реки на другую. Волк, бродящий в этих местах, чуял здесь человеческий запах не чаще трех-четырех раз за год. Но в этот вечер запах человека у Большой скалы был настолько свежим, что Мики застыл на месте, словно перед ним возник еще один Учак. Одно всепоглощающее чувство заставило его на мгновение окаменеть. Все остальное было забыто – он наткнулся на след человека, а следовательно, на след Чэллонера, своего хозяина. И Мики пошел по этому следу – сначала медленно, словно опасаясь, что след может ускользнуть от него. Стало