Та, что стала Солнцем. Шелли Паркер-Чан

закрылись.

      Девочка осталась одна, она лежала, упираясь лбом в холодные монастырские камни. Одна ночь, потом две, а потом три под дождем, в нарастающем холоде. Сознание уплывало. Время от времени, когда она не знала, спит она или бодрствует, ей казалось, что она видит краем глаза голые подагрические ступни, проходящие мимо. В моменты просветления, когда страдания становились почти невыносимыми, она думала о брате. Если бы Чонба был жив, он бы пришел в Ухуан и ждал бы, как ждет она. И если это было испытание, после которого Чонба мог бы выжить – слабый, избалованный Чонба, который отказался от жизни при первом столкновении с ужасом, – значит, и она сможет.

      Монахи, заметив упорного ребенка, удвоили свои усилия, стараясь прогнать ее. Когда их вопли не подействовали, они стали ее проклинать, когда проклятия не дали результата, они ее избили. Она все это вытерпела. Ее тело превратилось в раковину моллюска, прилипшего к камню, к жизни. Она держалась. Больше ей ничего не оставалось делать.

      На четвертый день к вечеру появился новый монах и остановился над девочкой. Этот монах носил красные одежды с золотой вышивкой по подолу и на швах, у него был вид человека, облеченного властью. Он был еще не старым, но его щеки уже обвисли. В остром взгляде не было доброжелательности, но было нечто другое, что сразу же узнала девочка: интерес.

      – Проклятье, маленький брат, да ты упрямый, – произнес этот монах с невольным восхищением. – Кто ты?

      Она простояла на коленях четыре дня, ничего не ела и пила только дождевую воду. Теперь она собрала свои последние силы. И мальчик, который прежде был второй дочерью семьи Чжу, произнес так четко, чтобы услышали Небеса:

      – Меня зовут Чжу Чонба.

      2

      Новый послушник Чжу Чонба проснулась от звука глухого удара, проникающего так глубоко, что ей показалось, будто он раздался внутри ее собственного тела. Не успела она испугаться, как звук раздался снова, и ему ответил чистый звон такой силы, что эхом отозвался в ее костях. За бумажными окнами спальни вспыхнул свет. Вокруг нее двигались тела: мальчики, уже в штанах и нижних сорочках, надевали поверх короткие крестьянские нижние рубахи, набрасывали серые монастырские одежды с широкими рукавами и бежали к двери. Шлепая сандалиями из соломы, толпа мальчишек вынырнула из комнаты, как косяк рыб с лысыми головами. Чжу бежала сзади, путаясь ногами в полах длинной одежды. Чтобы быть Чонбой, ей нужно было бегать так же быстро, как бегал бы он, думать быстрее, чем думал бы он, выглядеть так же, как выглядел бы он. Она была меньше ростом, чем мальчики, но во всем остальном просторная одежда делала ее неотличимой от них. Она потрогала свою недавно обритую голову. Ее волосы превратились в короткий ворс, похожий на жесткую щетку, к которой пальцам было неприятно прикасаться.

      Пока они бежали, их тяжелое дыхание и шлепающие подошвы вносили собственную музыку в бой барабана. Озираясь на бегу, Чжу подумала, что если бы она вознеслась в Небесное царство Нефритового императора, то оно не показалось