Та, что стала Солнцем. Шелли Паркер-Чан

и ударилась так, что из нее выскочил весь воздух. Бандит швырнул ее туда.

      Он с отвращением сказал:

      – Я хочу есть, но не собираюсь прикасаться к этим отбросам, – и он ударил отца в живот. Тот сложился вдвое с мокрым бульканьем. Девочка беззвучно открыла рот. Рядом с ней вскрикнул Чонба.

      – Здесь есть еще! – раздался крик другого бандита из кухни. – Он их закопал.

      Их отец корчился на полу. Бандит ударил его ногой под ребра.

      – Думаешь, что можешь надуть нас, лживый сын черепахи? Готов поклясться, у тебя есть еще еда, спрятанная по всему дому. – Он пнул его еще раз и еще. – Где она?

      Девочка почувствовала, что снова может дышать: они с Чонбой оба вопили, умоляя бандита прекратить. Каждый глухой удар сапога по телу отца пронзал ее болью, такой острой, будто это было ее собственное тело. Несмотря на то что отец показал ей, как мало она для него значит, он все-таки был ее отцом. Дети были в неоплатном долгу перед родителями; этот долг невозможно было вернуть. Она закричала:

      – Больше ничего нет! Прекратите. Пожалуйста. Ничего нет. Нет…

      Бандит ударил отца еще несколько раз, потом прекратил. Девочка почему-то поняла, что он сделал это не из-за их мольбы. Отец лежал неподвижно на земле. Бандит присел и поднял его голову за узел на макушке, и они увидели кровавую пену у него на губах и бледное лицо. Бандит с отвращением хмыкнул и отпустил голову.

      Двое других бандитов вернулись со вторым горшком бобов.

      – Босс, похоже, это все.

      – Проклятье, два горшка? Наверное, они и правда умирали с голоду. – Через несколько секунд вожак пожал плечами и вышел. Двое других последовали за ним.

      Девочка и Чонба в ужасе, без сил прижавшись друг к другу, смотрели на отца, лежащего на изрытой земле. Его окровавленное тело скрючилось подобно младенцу в утробе: он покинул этот мир, уже приготовившись к реинкарнации.

* * *

      Та ночь была длинной и полной кошмаров. Пробуждение оказалось еще хуже. Девочка лежала на кровати и смотрела на тело отца. Ее судьбой было превратиться в ничто, и именно ее отец должен был осуществить это предсказание, но теперь он сам превратился в ничто. Даже содрогаясь от чувства вины, она понимала, что это ничего не меняет. Без отца, без пищи ее ждала судьба стать ничем.

      Она взглянула на Чонбу и вздрогнула. Его глаза были открыты, но они неподвижно уставились на тесаную крышу. Казалось, он почти не дышит. В какое-то ужасное мгновение девочка подумала, что он тоже умер, но, когда она встряхнула его, он тихо ахнул и моргнул. Девочка с опозданием вспомнила, что он не может умереть, поскольку в этом случае он вряд ли станет великим. Несмотря на это знание, пребывание в одной комнате с оболочками двух людей, одним живым, а вторым мертвым, вызывало у нее страшное ощущение одиночества, которого девочка никогда раньше не знала. Всю жизнь ее окружали люди. Она и представить себе не могла, что это такое – остаться одной.

      Это Чонба обязан был отдать отцу последний сыновний долг. Но вместо него девочка сама взяла отца за мертвые руки и вытащила