Возрождение. Олег Верещагин

или кошка? Вовка не думал, что эти животные уцелели. Во всяком случае, они могли уцелеть только рядом с человеком[4]. Он давно их не видел. Так что это не кошка и не собака – а человек. Или, что вернее, – некто, бывший когда-то человеком.

      Дальнейшее Вовка делал тоже без участия рассудка. Он, по-прежнему держа автомат по-боевому в направлении звука, слышанного последний раз, нагнул голову пониже, приставил ко рту левую ладонь, направляя звук в пол, и со злобным весельем резко крикнул, казалось, полную глупость:

      – Эй, а я тебя вижу!

      И это сработало.

      Впрочем, это срабатывало часто…

      Вовка услышал полный ужаса вскрик, тонкий, слабый, и тут же – быстрый топот, какой-то не очень серьезный, как будто и правда собака бежала. Но бежали на двух ногах, да и вскрик был человеческий. Тут же стало ясно, где незваный гость, – и Вовка, включив фонарик, пригвоздил того к месту лучом и выкриком:

      – Стоять, козел!

      Вообще-то вместо выкрика Вовка хотел дать короткую очередь – и все. Финал, точка, решен вопрос. Но снова сработали какие-то инстинкты – в бело-голубом мощном луче Вовка увидел буквально влипнувшую в обитую серым гипсокартоном стену маленькую бесформенную фигурку. И вместо пуль послал слова. Правда, эффект оказался почти таким же, как от пуль. Поднимаясь, Вовка удивленно всматривался в посетителя склада. Ворох тряпок, в котором с трудом можно было узнать пуховик, меховую шапку, теплые штаны, вроде бы – утепленные кроссовки. Все это обмотано-перемотано для тепла разной рванью. Этот двигающийся кулек мелко дрожал, как будто его било током. Но молча, не издавая больше ни единого звука.

      Вовка на всякий случай осмотрелся снова, посветил вокруг, хотя и слух и инстинкты подсказывали ему, что тут больше нет никого. Потом неспешно поднялся и подошел к гостю. Дернул на его лице рыже-черное тряпье – подобие маски.

      На него с серого от въевшейся грязи лица смотрели полные ужаса остановившиеся светло-карие глаза, огромные и мокрые от слез, которые не могли пролиться от страха. Дрожал приоткрытый беспомощно рот.

      Это был ребенок. Лет 6–8.

      Вовка изумленно отстранился. Спросил резко, чтобы убедиться:

      – Ты один?

      Вместо ответа малыш быстро закрыл лицо обеими руками – жутким и наивным жестом, который, видимо, у детей ничто не может изжить: если я не вижу страшного, то оно тоже меня не увидит и уйдет, не тронет, минует.

      Вовка постоял напротив ребенка с полминуты. Размышлял, разглядывал такую неожиданную, почти сказочную находку. Потом спокойно взял его за шиворот и потащил за собой. Тот вскрикнул – слабо, обморочно – и попытался укусить Вовку, но получил сильный и точный удар в грудь кулаком.

      – Иди за мной, – тихо, но зло сказал Вовка задохнувшемуся мальчишке. – Или я тебя пристрелю прямо тут. Ну?!

      Рывок за шиворот. Мальчишка сник и, прижав к груди кулак, потащился за Вовкой…

      – Рюкзак клади сюда, – Вовка закрыл шлюз, ткнул на пол у двери. – И стой

4

Герой рассказа слегка ошибся. И собаки и кошки показали чудовищную адаптивность в те годы. Многие устойчивые популяции обнаруживались в безлюдных районах. Хотя, конечно, основная часть пород уцелела рядом с человеком и находилась в зависимости от него.