Фломастеры для Тициана. Вета Ножкина

Нинка в сторону третьего обитателя, – У тебя зе есть! Я видеда! Дотавай, не тылься!

      Петрович хмыкнул, чего-то пробурчал и достал бутылку, наполовину заполненную прозрачной жидкостью. Нинка подолом протёрла посуду и пододвинула к накрытому столу ящик, указывая Сашке – сесть.

      Сашка нерешительно подсел, достал из-за пазухи остаток булки хлеба – тот, что он не съел по дороге и припрятал на чёрный день. Но здесь, он почувствовал – надо поделиться.

      Всё это время Хриплый сидел, как царь, в низеньком кресле и докуривал окурок. Там, на верху, он был в перчатках. А здесь снял только одну и Сашка увидел, что одна рука у него ненастоящая. Сашка положил обе половинки хлеба на стол, присел на ящик и Петрович протянул ему кружку с жидкостью. Сашка отхлебнул, горло обожгло, но тепло покатилось внутри за грудью, и у Сашки на лице появилась улыбка.

      – Как тебя звать-то? – принимая из рук Петровича свою норму горячительного напитка, спросил Хриплый.

      Сашка улыбнулся, пожал плечами, но заплетающимся языком проговорил:

      – Са-ашка…

      Так началась новая жизнь Сашки. Днём он вместе с новыми друзьями ходил к хлебному магазину или дежурил во дворе. Нинка собирала остатки еды из мусорного бака – рядом с домом, в подвале которого они разместились. Петрович днём уходил по своим делам и всегда возвращался с новым горячительным напитком. А однажды Нинка устроила праздник и подарила Сашке тёплое одеяло. Ничего, что одеяло было маленькое, но зато на нём были нарисованы самолётики. Сашка, как увидел эти самолётики – припал к ним щекой, разглядывал близко, водил по ним пальцем и, как ребёнок, радовался обновке.

      Петрович как-то настороженно воспринял приход Сашки:

      – У-у! Нахлебник! – ворчал он вечерами на Сашку, который приходил с пустыми руками.

      А Нинка усаживалась около Сашки, гладила его по голове и причитала: – Не лугай его, он ма-аленький…, – и подкармливала то конфеткой, то печенюшкой.

      Только Хриплый никак не реагировал на Сашкины неудачи. А однажды, когда Петрович допил свою норму и уснул, рассказал о его непростой судьбе.

      – Ты на Петровича зуб не точи… Хотя ты добрый, Сашок, у тебя зуб – молочный ещё… Петрович у нас – человек! Он был когда-то ого-го! И звали его Игорь Петрович! Он мастер был по каратэ… А как пришли годы тяжёлые – его и скрутили. Посадили его ироды. Он из тюряги когда вернулся, а жена бывшая уже с другим схлестнулась. Ну, он и того… жену чуть было не порешил, а она его в психушку сдала. А когда он вышел – ни квартиры, ни жены – говорят, в другой город уехала. Вот он и стал промышлять – сначала на базаре жил, а потом его оттуда местные попёрли. А потом он в теплотрассе обжился и даже туда книжек натащил. Но как-то уснул и свечку не затушил, али цигарку – и пожар случился. Мы вот с Нинкой тогда его и вытащили из пожара. И вот мы вместе – семья.

      Сашка слушал Хриплого и всё пытался вспомнить – а он-то сам откуда… Нет, не получалось! Только голос: – Сашка… Сашка…

      Сжился он со своими приятелями, со своей семьёй. Петрович каждый вечер ругался, что Сашка ничего не добыл.