Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли. Александр Долин

«кровавой пищей» государства, можно добавить еще легион. Заметим, однако, что жертвы, как правило, были не случайны. Сами российские «пророки» во все времена изначально становились в оппозицию истеблишменту, заведомо предназначали себя на заклание и, как правило, несли свой крест до конца с чисто религиозным фанатизмом и бескорыстной самоотдачей, мало заботясь о последствиях своих действий в условиях суровой российской действительности. Общественную позицию русского интелигента, радетеля о человечестве, отчетливо сформулировал Константин Случевский в нескольких стихотворных строках:

      Где только крик какой раздастся иль стенанье —

      Не все ли то равно: родной или чужой —

      Туда влечет меня неясное призванье

      Быть утешителем, товарищем слугой!

(«Где только крик какой…», 1883)

      Профетическая и мессианская линия в русской литературе была столь сильна, что привела к оформлению некоего неписаного канона, свода заповедей «поэта-гражданина», «поэта-пророка», «народного поэта», блюстителя совести народной, которые вкратце можно свести к следующему:

      – Поэт ощущает себя носителем воли Божьей, через которого вершится Божий промысел на земле, и прежде всего в его отечестве.

      – Поэт, вне зависимости от своего социального положения и богатства, возраста и жизненного опыта, радеет в первую очередь о счастье Родины, о благе народном и живет во имя высшей Истины (вспомним хотя бы оду «Вольность», написанную шестнадцатилетним Пушкиным, или «Жалобы турка», принадлежащие перу пятнадцатилетнего Лермонтова:

      Там стонет человек от рабства и цепей.

      Друг, этот край – моя отчизна!).

      – Поэт, как правило, в своей пророческой устремленности выступает в оппозиции к любой власти, обличает и поучает ее исходя из соображений высшей справедливости и христианских идеалов:

      Но есть и Божий суд, наперсники разврата!

      Есть высший суд, он ждет,

      Он недоступен звону злата,

      И мысли, и дела он знает наперед…

(Лермонтов. «На смерть поэта»)

      – Поэт априори соглашается на суровые самоограничения, искупительные жертвы, а если надо, на страдания и смерть во имя торжества идеалов свободы и справедливости в России, в чаянии светлого Царства Божия:

      Суров ты был: ты в молодые годы

      Учил рассудку страсти подчинять.

(Некрасов. «Памяти Добролюбова»)

      – Поэт не мыслит себя в отрыве от Родины, с которой чувствует мистическую неискоренимую связь и не желает иной судьбы, кроме той, что уготована его народу:

      О Русь моя! Жена моя! До боли

      Мне ясен скорбный путь…

(Блок. «На поле Куликовом»)

      – Поэт видит себя «посланником вечности», в известном смысле вершителем истории, призванным донести смысл прошлого и будущего до современников:

      Не спи, не спи, художник,

      Не предавайся сну!

      Ты