Праздников праздник. Большая книга пасхальных произведений. Антология

заставленной комнатенке, и к нему по очереди входили, как на исповедь.

      А была Оракулом Лида.

      И когда пришел черед идти ему к ней, вдруг запрыгало сердце, а ведь ничего он не чувствовал, не думал, не вспоминал. И, что странно, Веренея куда-то скрылась.

      Лида сидела, покрытая платком: он должен дотронуться до ее головы, и она ему судьбу его скажет – такая игра. И лишь только он коснулся ее, она узнала, сбросила с себя платок, поднялась – и смотрела в глаза ему и так, точно прощалась – теперь уж на всю жизнь! – и тосковала – но это так, как ты родился, и так, как умрешь, бесповоротно.

      – Ли-да! – окрикнул кто-то за дверью.

      Она проворно закрылась и опять села, и видно было и через платок, как вздрагивала вся.

      – Что вы так долго? – стучали в дверь.

      – Лида! – И голос его звучал, как с того света: она его слышала и не верила, слышала и плакала неутолимо.

      – Вы были сорок пять минут! – сказал ему в дверях какой-то дожидавшийся очереди гимназист.

      Но ему все равно – как замурованный! – и только сердце, только немудрое сердце, рвущееся в неутолимой тоске:

      «Боже, Боже мой, вонми ми, вскую оставил мя… далече…»

      Больше он никогда ее не видел. Слышал, что гимназию не кончила, вышла замуж, дети пошли, живет богато.

      Так и кончилось, наступила жизнь житейская.

      III

      Андрей Павлович человек мудреный.

      Говорил он мало и редко, но всегда что-нибудь такое, сразу и не сообразишь. Каким-то двум дамам, пристававшим сказать им особенное, предсказал смерть: сказал, громом убьет, – и убило, обе в один год померли.

      А помните, заграничную знаменитость чествовали, еще в газетах тогда писали? Это Андрея Павловича изобретение.

      Заехала в Питер знаменитость, и надо было так ее принять, чтобы вовеки восчувствовала. А все, что предлагали, – обед, венки, сервизы – было слишком незначительно и совсем не отвечало ни чувству, ни лицу. Вот тут-то Андрей Павлович и присоветовал: без всяких венков, без всего выступить всем дружно и замереть – дух, мол, захватило, ни слов, ничего нет. Понравилось, да так и сделали, охотников нашлось сколько хочешь. И вы представляете, что это было? Знаменитость мало того, что обиделась, а насмерть перепугалась – один Андрей Павлович чего стоит с замеревшим-то духом!

      Андрей Павлович Бураков действительно мудреный.

      Андрей Павлович свой собственный маленький язычок проглотил.

      Дружил он с одной египтянкой – и ведь надо же такое придумать, из самого Египта фараонова в цирке тут наездницей служила. Как-то после представления повез он эту египтянку свою в ресторан ужинать, выпил холодного пива и простудил себе горло. Першит и першит и ровно куда там бумажка прилипла и никак не отлипает, а глотать ничего, и не обратил внимания, ну, после уж, посоветовали, смазал йодом, и больше не беспокоило. А в один прекрасный день сидим с ним за самоваром, летнее время, пить хочется – налил я ему стакан, а он чтобы подождать, нет, как горячего-то глотнет, да с чаем, видно, и проглотил: туда-сюда – нет язычка, к зеркалу – нет его нигде. Взял я лупу – чисто. Ну, был язычок и нет, Бог с ним, только