Праздников праздник. Большая книга пасхальных произведений. Антология

Не можем.

      – Ну, как угодно. Жаль очень. В другой раз когда-нибудь милости просим. Проводи, Серафима, в сенях темно, кадка там стоит. Прощайте, благодарим покорно.

      Серафима, как была, в платье, с открытой головой, вышла за Дуниными в сени и на двор.

      Евлампия Ниловна обернулась к ней, лицо у нее было все красное, точно из бани, сердитое и взволнованное.

      – Ну, прощай, прощай, Фимуша. Иди. Покорно благодарим папеньку твоего на угощении, на добром слове. Вот она, жестокосердость-то родительская! Старая-то вера где сказывается. Такие родители ответят Богу, ответят! Эх ты, моя бесталанная, страдалица, за чужие грехи ответчица! И жалко тебя, да помочь нечем. Коль не образумит Господь отца – пропала твоя доля, Фимочка!

      Она утерла навернувшиеся злобно-жалобные слезы и поцеловала Серафиму.

      – Пойдем, Леонтий.

      – Я… завтра… – начала Серафима.

      Евлампия Ниловна ушла вперед, но Леонтий Ильич услыхал тихие слова Серафимы, понял, что она хочет сказать: «Я завтра приду», взял ее за руку и молвил:

      – Приходите, Серафима Родионовна, потолкуем. Может, что и придумаем. И простите вы меня, несчастного, Христа ради.

      Серафима вернулась в горницу и хотела пройти мимо отца, который сидел теперь за книгой. Он остановил ее:

      – Смотри ты, тихоня! В голову себе не забирай. Не видишь, что ли, как люди к чужим деньгам подбираются. Оно сладко. Девка до седых волос дожила, а уши развешивает. Разум-то собери да о долге о своем думай.

      Серафима не ответила, только взглянула исподлобья тем же недобрым взором, какой бывал и у отца.

      – Чего глядишь? Эй, смири себя! О труде своем тебе думать, Богу молиться, грехи замаливать…

      – Чужие грехи… – вдруг сквозь зубы произнесла Серафима.

      Отец поднялся со стула и крикнул с изумлением:

      – Что? Что ты сказала?..

      Но Серафима уже скользнула вон, в другую комнату, и тихонько притворила за собою дверь.

      VII

      На другой день Серафима ходила к Дуниным в аптеку. У Лизы с утра начались припадки, к вечеру она утихла, но Серафима все равно бы пошла и даже отца не подумала спроситься. Его, впрочем, и дома не было.

      Леонтий Ильич встретил Серафиму по дороге, видно, поджидал ее, и сразу стал говорить те самые слова, которых Серафима от него и ждала: горько жаловался на судьбу, на то, что их разлучают, что не дается счастье.

      – Нет мне ни покоя, ни радости без вас, Серафима Родионовна. А только посудите сами: как мы против родителей пойдем? Все равно не будет счастья. И осуждать вашего родителя не хочу, хоть и кажется мне, что неправильные у него мысли. Пойти наперекор – что ж, я вас люблю, мне тяжко смириться, я бы рад смиряться, – да как жить? Сами знаете, бедность у нас, отец больной, сестры-девочки мной держатся, а ведь я уж тогда должен их оставить помощью… Вот какое дело.

      Серафима и не думала, что можно пойти наперекор. Про себя ничего не думала, а про него знала, что ему нельзя. Она и сама не понимала, на что надеялась, когда шла к Дуниным, и зачем хотела видеть Леонтия Ильича.

      Когда