Робинзонетта. Эжен Мюллер

дорога не показалась нам слишком длинной, пусть он все время подражает крикам животных, раз он так хорошо это умеет, начиная с куропатки.

      – О, как здорово! Как это будет весело! – закричала толпа, хлопая в ладоши.

      Тогда Пьер, подняв палку, грозно крикнул:

      – Ты слышал, Грибью? Итак, не заставляй себя просить. Бери корзинку и вперед! Да с криком куропатки… Ну, давай скорее!

      – Хорошо, – сказал Грибью, пытаясь изобразить на лице улыбку, – я принимаю это за веселую шутку.

      – Да, – возразил Пьер, – но это для нашей забавы; хорошо, если тебе так же смешно, как нам. Начинай же, или…

      И Пьер стал вертеть палкой над головой Грибью. Тот начал кричать как птица, которую назначил Пьер.

      – Как здорово! Очень похоже! – кричали дети, со смехом следуя за наказанным Грибью.

      – Да, очень хорошо, – ответил Пьер, – а теперь давай как лягушка, я знаю, что ты отлично умеешь квакать.

      Грибью принялся квакать, как настоящая обитательница болот, – к величайшему удовольствию шумной толпы.

      – А теперь подражай ослу! – приказал Пьер.

      Грибью беспрекословно повиновался, и в долине раздалось эхо прекрасно исполненного «И-а», сопровождаемого взрывами хохота.

      – А сейчас, – сказал Пьер, – мы хотим услышать рев коровы.

      – Коровы? Но я не умею, – робко ответил Грибью.

      – Что? Значит, ты не хочешь, а не хотеть ты не имеешь права, слышишь, ты? – с угрозой произнес Пьер. – Ну, не заставляй себя ждать, а иначе – берегись!

      Грибью, или действительно не умевший реветь коровой, или не желавший подчиниться приказанию, не торопился. Пьер уже замахнулся палкой…

      Но в этот миг угрожающее оружие было вырвано из его рук, и изумленный Пьер услышал рядом с собой тоненький голосок:

      – Это гадко, это скверно, что ты делаешь, что вы все делаете. Вас так много против одного. Не стыдно вам так мучить того, кто, наверное, просто хотел подшутить над вами? Ведь это я вам сказала, что он взял вашу землянику; я вам его и показала, а то бы вы его и не увидели.

      – А, это ты, – глухо пробормотал Грибью, искоса взглянув на девочку.

      – Если бы, – продолжала та, не обращая внимания на его замечание, – если бы я знала, что вы такие злые, я лучше смолчала бы и согласилась, чтобы вы сочли воровкой меня.

      На Пьера упрек девочки произвел сильное впечатление.

      – Ты сказала, что мы злые, – перебил он ее, – и эти слова относятся скорее ко мне, чем к другим, потому что ты видела, как я замахнулся палкой, и думала, что я ударю этого труса. Но ты ошибаешься! Ты сама видишь, что мы не были жестоки к нему, но в его мошенничестве ты можешь убедиться. Хочешь, я докажу тебе?

      С этими словами Пьер взял корзинку из рук Грибью и передал ее одному из товарищей, затем оттащил его шагов на десять в сторону и, встав перед противником со скрещенными на груди руками, произнес:

      – Теперь мы один на один – никто не посмеет подойти, что бы ни случилось! Ты больше и сильнее меня, но мне все равно! Если у тебя есть хоть малейший повод в чем-либо упрекнуть меня, скажи, я готов ответить. Докажи, что я был неправ, называя тебя трусом!..

      И