Стрекозка Горгона. Елена Гостева

что храбр. Однако воевал мало, это плохо. Ему ведь там не одна храбрость нужна, а мудрость командующего, политика… Дай-то Бог, чтобы справился. Уж как я молюсь, чтобы всё у князя Ипсиланти вышло по-задуманному! Однако, без поддержки русской армии вряд ли, вряд ли что получится… Только бы Государь-Император не медлил. Самое подходящее время, когда и местное население с османами воюет, ударить по ним сообща.

      И Павел Анисимович сказал даже:

      – Если войну Порте объявят, то я снова в действующую армию попрошусь. Как-никак опыт большой имею. Готов служить, а если надо, то и голову во славу Отечества сложить.

      А жена его заворчала:

      – Ну опять: голову он сложить готов! Вам, мужчинам, только бы умереть со славою, а как потом женщины – со славой иль с позором – жить будут, и дела нет. Сколько таких героев на войну от жен сбежали. Они-то со славою погибли, а жены с детьми малыми уже без всякой славы нищенствуют, слёзы льют, пороги благотворительных заведений обивают, прося о вспомоществовании…

      – Воины свой долг перед Отечеством выполняли, и этим жёны гордиться должны, – запальчиво, с дрожью в голосе, сказал, как отрезал, отставной генерал.

      – Гордиться, что долг перед Отечеством исполнили, и всё? А перед матерьми своими, перед жёнами, перед детьми кто долг исполнять будет? Юноши не понимают пока, каково потом женщинам сыновей да мужей оплакивать, потому жизнь свою не берегут. А уж Вы-то, друг мой, в годах, всё понимаете, а рассуждаете, как мальчишка! Мне и слушать не хочется!

      – Да неужель Вы, Прасковья Евдокимовна, о своих сыновьях столь нелестного мнения? – почти с ужасом спросил Полежаев.

      – Мои сыновья не в глупой войне погибли… Если французы до самой Москвы дошли, все русские люди на защиту встали, нельзя было дома отсиживаться. А нестись куда-то в другую страну, очертя голову, чтобы подвиги совершать – зачем?! Никак я это одобрить не могу!

      Это резкое выступление против жаждущих славы неприятно поразило молодых офицеров, но они знали, что спорить не имеют права. Женщина, отдавшая Отечеству троих сыновей, воспитывавшая детей умершего от ран зятя, наверное, имела право так говорить, слова эти были ею выстраданы.

      – Не подумайте, господа, что я малодушие одобряю, – пояснила Целищева. – Нет. Быть трусливым – позор для мужчины, но и на смерть идти безрассудно, лишь бы покрасоваться храбростью своею, тоже нельзя! Не для того матери сыновей рожают, чтобы лишь за могилками ухаживать… Если объявит Государь войну Османской Империи, опять мальчики туда ринутся славы ради, а матери – что же? И знать не будут, для чего сыновья туда поехали, почему о них не подумали… А ежели в чужой земле сына схоронят, то и могилки-то, над которой слёзы лить, рядом не будет…

      …Кроме неприятного осадка, вызванного отповедью Прасковьи Евдокимовны, молодым офицерам у Целищевых всё понравилось – и приём, и беседа. Да и то, что жена генерала высказалась откровенно, в целом не испортило хорошее впечатление от визита.