Инсайт. Книга 2. Евгения Левицки

Средний Нимени испытывал лютую ярость, думая о том, что кок все же добьется своего, однако понимал, что братья правы, и, оставаясь за плотно переплетенными ветвями живой изгороди, просто слушал удивительно красивую музыку Дария, доносящуюся из окна гостиной, после чего незаметно покидал свое укрытие.

      С похорон лорда прошло чуть больше двух недель, боль утраты понемногу притуплялась. Днем началась оттепель, и с крыши уже свисали первые сосульки. Стром сбивал их с утра и уезжал в город, где проводил время, собирая необходимые документы. Нужно было отправить уведомления: о новых владельцах угодий Сагардов, а также о новой хозяйке поместья в Глаасе. Нитта все еще была в трауре, и Стром во всем ей помогал. Кроме того, он уговаривал ее уехать из Сомнуса вместе с отцом в родовое поместье лорда на случай, если сообщники Паломы, который находился под следствием, захотят как-то навредить им. Нитта пока не согласилась, но обещала подумать. Капитан же хотел для начала оформить специальный документ на корабль-шляпу, подтверждающий, что Стром не занимается магией, а зачарованным является именно бриг. Ведь если понадобится ехать на Стеклянный архипелаг, нужно иметь при себе такую бумагу, чтобы избежать ареста и дальнейших разбирательств. Сделать такой документ мог любой маг, но капитан собирался договориться об этом с Вормаком на Эмпории. Это было бы легче всего. Подписать бумагу – это не чудо, поэтому играть ради этого Ворон не станет. Стало быть, договориться можно будет за деньги или за какую-нибудь услугу для пернатого.

      Висмуту стало лучше, но он все еще был вынужден соблюдать постельный режим. Капитан позволял ему вечерами спускаться в гостиную, чтобы поужинать вместе со всеми, послушать музыку Дария и поговорить с друзьями. Нож, пущенный наемником, попал в верхний отдел груди, немного ниже ключицы и повредил легкое, занеся серьезную инфекцию, которая вызвала сильное нагноение, некроз тканей и лихорадку. Висмут поправлялся, но в разы медленнее других пациентов с подобными ранениями.

      – Очень хочется выйти на улицу, – сказал он во время очередной перевязки. – Я слышу, как поют птицы по утрам. Там весна.

      – Вот поправишься, и погуляем, Висмут, – ответила Ева, перекидывая бинт через его плечо.

      – И ты со мной?

      – И я с тобой.

      Все время, пока Висмут болел, она заботилась о нем. Готовила еду и отвары, промывала и перевязывала рану, помогала одеться и меняла постель. Однако Висмут не чувствовал во всем этом любви. В ее действиях он отчетливо ощущал благодарность, сострадание и участие, но в глазах видел лишь затаенную боль от насильно похороненных чувств к другому человеку.

      Когда Ева завязала бинт на груди пациента, Висмут перехватил ее руку и, подтянув поближе, прижал Еву к своей груди.

      – Спасибо за все, что ты делаешь для меня, – прошептал он и поцеловал Еву в макушку.

      Ева промолчала. Она немного растерялась, но не оттолкнула Висмута от себя, слабо обняв его в ответ.

      Висмут