Красная тетрадь. Дария Беляева

опишу увиденное, хотя это слегка неприятно: на руках у него нет кожи, совсем, только красная плоть, и видно кости, и в этой красной плоти что-то непрестанно шевелится, будто змея ползает под простыней.

      – Во! Во как, гляньте! – сказал он тогда. – Девчонки и мальчишки, нравятся вам такие медальки?

      Я все смотрел на его руки. Казалось, ему совсем не больно, но плоть была влажной, живой, незажившей.

      Товарищ Шиманов любит истории о том, как он остается единственным из своего взвода, как все умирают, а он – нет. Я понимаю, почему так все время случается, а вот он, по-видимому, этого понимать не хочет.

      – Война, – говорит он, – делает из мальчиков мужиков. Война вращает мир, а не какая-нибудь там любовь!

      Еще товарищ Шиманов часто рассказывает, как (иногда кто-нибудь в его историях выживает) спасал жизни своим товарищам. Будет уместно процитировать его, опуская, по возможности, все нецензурные слова:

      – И тут я ей говорю: предлагаю тебе руку и сердце. Руку она не взяла – на хрена ей моя рука, такой мадаме. Но сердце, сердце она взяла. Мне пришлось вскрыть себе грудную клетку консервным ножом. Вы бы знали ка-ак это сложно.

      Приведу еще одну цитату товарища Шиманова:

      – Как только им был нужен какой-нибудь орган, они запускали в меня нож. Потом уже никто ничего не спрашивал. А я говорю: я что, проститутка, что ли?

      Употребленное мной слово «проститутка» является заменой своему куда более жесткому эквиваленту.

      И всегда товарищ Шиманов после этих слов начинает смеяться, он вообще часто смеется.

      В последнее время товарищ Шиманов немного сдал, у него все сильнее проявляются последствия использования паразита, и ходить ему теперь приходится с тростью. Володя говорил, что это вовсе не те самые признаки, а просто его папа – алкоголик. Это тоже правда, товарищ Шиманов употребляет одеколон «Шипр» не только по прямому назначению, но и в качестве, как он выражается, духовного анестетика.

      У товарища Шиманова много недостатков: он агрессивный, язвительный, часто и не по делу смеется, вероятно, он домашний тиран. Я не поощряю его поведение, однако ему не откажешь в своеобразном лихорадочном обаянии, и он весь увешан медалями, красноречиво говорящими о том, на что он готов ради своей Родины.

      Кроме того, он – единственный человек из тех, кого я знаю лично, которому червь в голове не помешал отправиться в Космос.

      Иногда, когда на родительском собрании мне удается постоять рядом с ним, я представляю, что он – мой папа. Это очень стыдно, даже мысленно пытаться присвоить себе чужое: чужого папу, чужую историю. Но я с этим борюсь.

      – Александр Васильевич! – сказал я. – Доброе утро! Очень здорово вас увидеть!

      Слова тут же, едва только они покинули меня, показались мне фальшивыми. Боря и Володя засмеялись.

      – Ваши подвиги, военные и трудовые, отношение к товарищам, а также стойкость в непростых жизненных ситуациях вдохновляют меня на поступки, – провозгласил я.

      Товарищ Шиманов наклонился ко мне и сказал:

      – Я все время