Мартынов. Неделя стюарда. Олег Соловейский

шанс, княжич, – с той же страшной улыбкой сказал человек. – Я разорву тебя как листок бумаги.

      Я почувствовал, как та же невидимая сила тянет меня в противоположные стороны. От боли я вскрикнул. Но я не мог даже попытаться применить Яр, потому что нельзя применить то, чего нет. Так же, как, например, можно напрягать зрение, тщась увидеть что-то даже в кромешной темноте, но нельзя даже попытаться что-то увидеть, если у тебя совсем нет глаз.

      Из леса послышались голоса. Человек прислушался, отпустил меня и взлетел, скрываясь за верхушками деревьев. Через мгновение показались мой отец и Тарас.

      – Ты кричал, что случилось? – услышал я голос отца.

      – Папа, – заплакал я, – на меня напали, он полетел туда.

      Пальцем я указал направление. Отец сразу взлетел.

      – Не бойтесь, Матвей Михайлович, – сказал Тарас, – Михаил Юрьевич его найдут.

      Тарас доставил меня домой, где меня ждал новый мощный компьютер, за которым я и провёл следующие несколько недель, играя во все игровые новинки тех лет. Через час отец вернулся и сказал, что убил напавшего на меня сумасшедшего и что бояться мне нечего. За этим, вновь последовали расспросы о моих ощущениях, на которые я ничего нового ответить им не смог.

      Сейчас смешно вспоминать, что такое нелепое представление могло меня напугать, но нужно понимать, что оно было рассчитано на одиннадцатилетнего мальчика. Человек, который якобы собирался меня убить, так много болтал о том, какой он страшный, так много показывал свои ножи и так старательно направлял их куда угодно, только не в меня, что это не могло быть ничем иным, как попыткой пробудитьво мне Яр. А точнее, пытались заставить лучше чувствовать мой резервуар.

      Новый компьютер был способом родителей отвлечь меня от возможных страхов и дурных воспоминаний после этого мнимого нападения на меня. Заместить дурные воспоминания хорошими.

      Будучи ребёнком, к тому же, робея перед родителями, я затруднялся внятно объяснить, что я чувствую свой резервуар прекрасно, может быть даже лучше, чем они, каждую стенку резервуара могу «ощупать» как раз потому, что он совершенно, отчаянно пуст. Родители же тогда полагали, что Яр у меня есть, только его, как у многих мальчишек, мало, и что я просто плохо чувствую его вместилище.

      Это недопонимание, в данном случае, вещь абсолютно объяснимая: даже взрослому человеку затруднительно объяснить врачу, где именно у него что-то болит и какой именно болью. Что же тогда говорить о ребёнке, который пытается объяснить то, чего у него нет, взрослым, которые уверены, что не быть этого не может.

      Третий же случай абсолютно нелепый и даже, как говорят простолюдины, «кринжовый». Убедившись, что угроза смерти никак не помогает моему развитию, мой отец решил зайти с другой стороны.

      Мне было уже пятнадцать лет, и в тот день я занимался сёрфингом в месте, где обычно занимались не-дворяне. Там были неплохие волны, и можно было не стесняться отсутствия Яра, необходимого для сёрфинга настоящего.

      Таким образом, пляж был общественным, самым обыкновенным, и народу там