Полковнику никто не пишет. Шалая листва. Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля. Габриэль Гарсиа Маркес

кто-то гложет мои внутренности.

      – А-а, – сказал дон Сабас. И простился с полковником на пороге своего нового дома – двухэтажного, с коваными решетками на окнах. А полковник поспешил к себе, мечтая поскорее сбросить черный выходной костюм. И почти сразу снова вышел на улицу, чтобы купить в магазинчике на углу банку кофе и полфунта маиса для петуха.

* * *

      Полковник занялся петухом, хотя по четвергам предпочитал лежать в гамаке. Дождь лил, не переставая, уже несколько дней. За прошедшую неделю таинственная растительность у него в животе сильно разрослась. По ночам он не мог уснуть – не давало свистящее дыхание жены. Но в пятницу под вечер октябрь сделал передышку, и товарищи Агустина – портные из мастерской, где он работал, и фанатики петушиных боев – воспользовались случаем и пришли посмотреть на петуха. Петух был в форме.

      Когда гости ушли, полковник вернулся в комнату, где его ждала сгоравшая от любопытства жена.

      – Ну, что они говорят? – спросила она.

      – Все воодушевились, – сообщил полковник. – Собираются откладывать деньги, чтобы поставить на него.

      – Не знаю, что они нашли в этой жуткой птице, – сказала жена. – Настоящая образина: голова слишком маленькая для таких ножищ.

      – Они говорят, что это лучший петух в департаменте, – возразил полковник. – И стоит чуть ли не пятьдесят песо.

      Он был уверен, что этот довод оправдывает его решение сохранить петуха, доставшегося ему в наследство от сына, застреленного девять месяцев назад во время петушиного боя за распространение нелегальной литературы.

      – И что дальше? – сказала жена. – Когда кончится маис, нам придется кормить его собственной печенью.

      Полковник, рывшийся в шкафу в поисках своих полотняных брюк, надолго задумался.

      – Осталось несколько месяцев, – наконец сказал он. – Уже точно известно, что бои будут в январе. Потом мы сможем продать его еще дороже.

      Брюки были мятые. Жена разложила их на плите и стала гладить двумя паровыми утюгами.

      – Что это тебе приспичило выходить на улицу? – спросила она.

      – Почта…

      – Я совсем забыла, что сегодня пятница, – проговорила она, возвращаясь в комнату. Теперь полковнику оставалось надеть только брюки. Она мельком взглянула на его ботинки.

      – Их уже давно пора выкинуть. Ходи в лакированных.

      Полковник помрачнел.

      – Они выглядят как сиротские. Всякий раз, как я их надеваю, мне кажется, будто я сбежал из приюта.

      – А мы и есть сироты после смерти Агустина, – сказала жена.

      И снова убедила полковника. Он отправился в порт раньше, чем засигналили катера. В лакированных ботинках, белых брюках и рубашке без воротничка, застегнутой на медную пуговицу. За маневрами катеров он наблюдал от склада сирийца Моисея. Пассажиры, измученные восьмичасовым неподвижным сидением на борту суденышка, спускались на берег. Как обычно, это были бродячие торговцы, а также местные жители, по какой-то надобности покинувшие городок на прошлой неделе и теперь вернувшиеся в свою