Дело двух Феликсов. АНОНИМУС

так, то подачек ей не нужно.

      Ах, как она была юна и как глупа! Лисицкая не понимала тогда, что мужчины сами часто не знают, что им нужно, и иной раз потребно лишь небольшое терпение и постоянство, чтобы все устроилось. А если терпения нет, то и ничего не будет. Потому что, порвав один раз с мужчиной, особенно таким, как Загорский, обратно с ним не сойдешься. У них, у мужчин, ведь тоже есть своя гордость, хоть и другая, не такая как у женщин. Они не понимают игры, тонкой интриги, они не различают вызова и окончательного разрыва. Загорский, увы, в этом смысле ничем не отличался от остальных. Поцеловал ее в лоб, как покойницу и ушел. А она осталась – рыдать и грызть подушку в полном одиночестве.

      Были у нее еще мужчины потом? Разумеется, были. И не оттого, что она была молода и привлекательна, а оттого, что женщине нельзя быть одной. Женщина должна чувствовать рядом тепло, защиту, мужское плечо. Ей надо на кого-то опереться – и тогда она, как Анте́й[6], сама станет в десять раз сильнее. Значит, мужчина ей был нужен, как точка опоры? Нет, не так! Мужчина ей был нужен как рыцарь в белых доспехах, как спаситель, как любовь. Но ее рыцарь бросил ее и сбежал, а второй такой, увы, больше не появился. Да, впрочем, она и не ждала.

      Годами Светлана терпела боль расставания, такую невыносимую, что пару раз пыталась даже покончить с собой, но все неудачно. Может, боялась, может, думала, что нельзя умирать: иначе что же это будет – он останется, она уйдет и никогда больше его не увидит?

      Со временем душевная рана, нанесенная Загорским, болеть не перестала, но тревожила теперь не так сильно, просто ныла, как у ревматика ноют кости к перемене погоды. Могла ли Светлана подумать, что любовь и ревматизм – явления примерно одного рода? Увы, увы, очень скоро стало ясно, что время ничего не лечит, но лишь превращает острую боль в тупую и застарелую.

      Впрочем, она все же посматривала на Загорского – но так, чтобы он не догадался. Лисицкая знала, что бывший возлюбленный изредка приходит на балеты, где танцует она. Знала и то, что Нестор так и не женился, и от этого в душе ее время от времени вспыхивали какие-то безумные надежды, вроде той, что он до сих пор ее любит и однажды после представления на глазах у всех подойдет, встанет на колено и попросит быть его женой. Или бог уж с ним, с коленом, и бог с ней, с фатой, пусть уж просто скажет, что любит, что жить без нее не может и что им надо, непременно надо снова сойтись и жить так же счастливо, как и прежде.

      Однако годы шли, Лисицкая не становилась моложе, и таяла надежда, что когда-нибудь она снова увидит его с расстояния меньше, чем от балкона до рампы. Потом случилась война, революция, примы вроде Анны Павловой[7] эмигрировали, а все прочие бегали в поисках куска плохо пропеченного хлеба и гнилой воблы, готовые на все, лишь бы не умереть с голоду. С началом НЭПа стало полегче, но в театр, разумеется, она уже не вернулась, да ее и не ждали там – тоже мне Кшеси́нская, тоже мне Карсáвина![8]

      Учила танцам деток богатых нэпманов, подрабатывала натурщицей

6

Антей – древнегреческий великан, получавший необоримую силу от соприкосновения с землей и терявший эту силу, если его от земли оторвать.

7

Анна Павлова – великая русская балерина.

8

Матильда Кшесинская, Тамара Карсавина – знаменитые русские примы-балерины.