Крутень. Николай Архипов

будем, так что должен помочь.

      Неожиданная идея ему так понравилась, что он бросил кисет и чуть не бегом отправился к Панову. У того уже давно был шикарный ветряк за селом. Молоть к нему ехала вся округа, даже с дальних деревень приезжали. Василий Ильич всегда ходил довольный и важный, как кот после миски сметаны. Половина села была у него в должниках, особенно те, кто сейчас в кожанках носился и в сельсовете штаны просиживал. Но Панов не торопился взыскивать долги, он понимал, как это сейчас опасно. Он предпочитал выждать подходящий момент. Только вот этот момент в последнее время все больше отдалялся, грозя и вовсе сойти на нет. Но Панов не хотел в это верить и продолжал придерживаться своей политики.

      Дома Дмитрий друга не застал и, не в силах откладывать задуманное, пошёл на мельницу. Он ещё издалека заметил длинную очередь из телег, нагруженных зерном. Подойдя поближе, узнал мужиков из соседнего села. Они сидели на скамейке у амбарушки и от нечего делать нещадно дымили, слушая местного говоруна Лешку Тараканова. Тому было за счастье набрести на такую очередь и отвести душу, рассказывая свои бесконечные побасёнки. Лешку из-за его пристрастия к байкам никто всерьёз не принимал, но за умение развеселить, всегда с удовольствием принимали в компанию. Лет ему было около тридцати, мужик он был видный, красивый, но страсть к рассказам портила все впечатление. Это распространялось только на того, кто не знал Лешку. На самом деле он был настоящий трудовик. Дома у него всегда было, что на стол поставить и что надеть. Жена Алена души в нем не чаяла, дети бегали за ним гурьбой. Лешка никогда не ругался, не кричал и, тем более, не распускал руки. Терпеливый и добрый, придумщик он был первостатейный. Вот и сейчас он что-то увлечённо рассказывал, махая руками чище мельницы, а мужики, слушая его, весело смеялись, утирая слезы. Дмитрий поздоровался с ними и, присев на сваленные мешки, достал кисет. Лешка как раз подходил к сути дела.

      – Смотрю я, братцы, а баба-то в воде как-то странно плывёт. Быстро так плывёт и руками совсем не работает, а сзади неё вроде как винт крутится, – Леха показал руками, как было дело.

      Мужики снова засмеялись.

      – Никак ты, Леха ей и накрутил винта-то, – подначил его Егор Пименов, сосед Дмитрия, стукнув для убедительности кулаком по колену.

      – И тут она подплывает ко мне, – не обращая на Егора никакого внимания, продолжал Леха, – и высовывается эдак из воды. Тут я, братцы мои, так и обомлел. Глазищи у неё зелёные-зелёные, волосы черные, длинные, а титьки как у Машки Коробейкиной, кажная с ведро обливное. Остановилась она таким манером и говорит мне: "Давай я тебя, сокол мой ясный, поцелую в губы твои алые". И тянется ко мне, значит, с поцелуем, вполне убедительно так тянется. Меня как паралич разбил, ни ногой, ни рукой пошевелить не могу.

      – Тут Леха не руками шевелить надо, а другим местом, – заржал Егор.

      Лешка только досадливо махнул рукой.

      – А как только она повылезла малость из реки, тут я и заметил, что у неё вместо ног натурально хвост рыбий волочится. Ей богу, братцы, хвост