Вакцина памяти. Вячеслав Тебенко

кваску, довольный жизнью, едва покинувший уют еще теплой русской печи, и вдруг хватается за вилы, отзываясь на призывы совершенно незнакомых ему людей?

      Адвокат вновь начал рыться в бумажках. Екатерина молчала, уставившись глазами в листок с подсказками – текст, исполненный банальных вещей и отмазок.

      – Что-то ты мне страниц насовал, реформы какие-то, жалованные грамоты, разделы Польши, казачество, Малороссия, ты мне дай почитать про жизнь, про любовь, что за женщина была, а я уж судье отвечу.

      – На! – адвокат недовольно передал смартфон со страницей интернета, открытой на биографии Екатерины Второй.

      Судья тем временем с долей злорадства перечислял ее грехи.

      – Я так полагаю, дорогая моя императрица, – усмехнулся он, сосредоточив в этой усмешке всю ненависть к собственному домашнему матриархату с тещей во главе, – памятник ваш придется снести, а в учебники истории дать соответствующие исправления.

      Женщина-императрица обвела взглядом присутствующих – странно: суд, обвинение, защита, малопочтенная публика разных мастей, мужики и ни одного лица благородной породы. По большей части владельцы пивных животиков, плохо спрятанных в пиджаки и натужно перетянутых ремнями, поросячьи глазки и ехидные голоса. «Екатерина» вспомнила детство, гарнизон в Прибалтике, отец – советский офицер, командир батальона ВДВ, честный и смелый человек, декабрь восемьдесят восьмого года, интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан… Все смешалось в один клубок: похоронка, трагедия, распад Советского Союза, девушка с матерью и двумя малолетними братьями теперь где-то в средней полосе, комната в общежитии, никому не нужная семья героя страны, которой больше нет, и «мы вас туда не посылали». Безнадега, замужество, развод… Она закрыла глаза. Какой она была в юности, и как скоро жизнь превратила ее из жизнелюбивой девушки в уставшую женщину. Ничего ведь никому не надо, сколько раз она пыталась преобразить общежитие, разбивала клумбы, сажала цветы, красила стены в подъездах, гоняла местных пъянчужек, бегала по инстанциям, выбивая средства на ремонты, и до последнего тянула этого человека, так называемого мужа, который обещал любить и помогать.

      –Знаете, господин судья, эта женщина не виновата. Екатерина пробивала себе дорогу в жизни как могла, среди этих дураков и лентяев, которые, как свиньи, хлебали у корыта. Да, перехитрила и муженька, и родственничков, так они из страны пили кровь похлеще Екатерины. Царевна хоть какой-то порядок и культуру внесла. А что до крепостного права, конечно, виновата, но ее саму кто-то поддержал? Молодость свою в заточении провела с книжками, пока царь бесстыже развлекался с этими придворными… – она произнесла это слово.

      – Вы хотели сказать, фрейлинами, – деликатно поправил адвокат.

      – Да, да, фрейлинами, просто с языка сорвалось, – смущенно сказала обвиняемая. – И за что царевну винить? Едва жизнь свою устроила, и что ей против системы идти? Чего ради – чтоб дни свои в каком-нибудь монастыре закончить? Э, нет,