Грустные стихи. Андрей Баранов

говорящих и всё понимающих,

      о живущих в Эстонии папе и маме.

      Мы этой болтушке охотно верили,

      потому что жили в ожидании чуда.

      Эстония была для нас чем-то вроде Америки —

      экзотическая, как фарфоровая посуда

      дома у Алика с Народного Ополчения.

      Он жил не в бараке, не в частном секторе,

      а в огромной квартире с паровым отоплением

      и высокими потолками, «не то что некоторые».

      «Некоторые» – это я, мой брат Серёга,

      Валерка Косой, Володька Рыжий,

      Юлька – болтушка из двадцать седьмого,

      да Танька, прозванная Бесстыжей.

      Кстати, за что её так прозвали?

      Точно сейчас навряд ли вспомнится —

      говорили о каком-то полуподвале,

      о собрании в школе, о Детской Комнате…

      Слухи разные вокруг Таньки ходили,

      но она вышагивала походкой царской,

      и мы её звали Красоткой Дилли,

      и дрались за неё со шпаной с Пролетарской.

      Святая пора! Целый мир безвестный.

      Сказочный. Сгинувший, как Атлантида.

      Нет переулка. На этом месте

      стоит супермаркет безобразного вида.

      У супермаркетова порога

      стою и сквозь линзу витрины вижу:

      по переулку идёт Серёга,

      Валерка Косой, Володька Рыжий,

      с ними девчонки – Юлька и Танька —

      в воздухе запах сирени летней.

      И я с друзьями на «Землю Санникова»

      иду счастливый, пятнадцатилетний.

      Ей, Господи!

      Ей, Господи! Это я! Я здесь!

      Господи, услышь меня, незаметного!