Долгово. Лариса Автухова

и их. Им вот никто ничего не привозит, а ты тащишь. Благодетельница!

      – Это мое дело, кому мне что тащить, а кому не тащить, – отрезала фермерша и сдвинула с места свою тачку. – Что мне, у вас разрешения спрашивать? Ступайте в поле, растите там, что хотите, и распоряжайтесь потом всем этим, как бог на душу положит.

      При этих словах поднялся галдеж.

      – Вона, слыхали, как заговорила?

      – Ну чисто мэр наш!

      – А ей прямая дорога в мэры!

      – А то как же! Назначат!

      Лиона печально покачала головой и отправилась дальше. Вслед ей неслись их злые слова, но она не слушала, шла и не оборачивалась. Горечь хлынула в душу: кого она трогала, кому дорогу перешла, чтобы вот так ее сквернить языками прямо в глаза.

      – Не слушай ты их, – раздался голос откуда-то из-за горы мусора и появился дряхлый старик с бельмом на глазу.

      – Да я и не слушаю.

      – Они это со зла говорят. А еще от жизни своей черной. Всё от этого.

      – Да, – вздохнула Лиона. – Только я-то при чем? Я что ли им эту жизнь испоганила?

      – Так, кто же станет разбираться в этом. У одной вот парнишку забрала охрана на стене третьего дня. У другой болячка какая-то приключилась. Умрет, знать. Кто же будет ее лечить без денег-то?.. Вот и кусают, как собаки. Злые от жизни этой своей. Не суди их.

      – Да что там, – махнула рукой Лиона, снова трогая в путь свою тачку. – Бог им судья.

      Как бы ни хорохорилась Лиона, а ей было очень неприятно это столкновение с соседями. Она, как человек миролюбивый, хотела бы добрых отношений с окружающими. Не в ее характере были склоки и сплетни, но то и дело приходилось ей сталкиваться с этим. Не любят люди тех, кто отличен от них. Она это давно поняла. А она, конечно, была отлична от них, тем, что работала на своей земле, растила горы овощей, кормила себя и стариков в округе, а не стояла, как они, в очереди за продуктовыми наборами у мэрии. Они всегда были единым целым, объединенные схожими взглядами и запросами. Было ощущение, что по одиночке они и не бывают. Всегда и всюду кучей, как стая собак, одинаково злых и облезлых они шли по жизни. Разве могла она рассчитывать на понимание и участие с их стороны? Разве могла она допустить такую мысль, что когда-то она подойдет к ним, войдет в их круг и начнет судачить о том и о сем. Просто, как соседка, живущая неподалеку. Нет, это было невозможно. Ее обществом были старики или инвалиды, которым она помогала пропитанием, остальные, среднего, одного с Лионой возраста или сторонились ее или проявляли откровенную враждебность.

      Она старалась не судить их, говорила себе, что сама, наверное, будь она на их месте, вела бы себя так же по отношению к более удачливому и обеспеченному соседу, но обида с годами копилась. Что такого она сделала? Просто работала и ничего ни у кого не просила. Неужели это такое большое преступление, за которое надо карать презрением?

      Как обычно, ответов на свои вопросы она не находила и мысленно отстранялась, прогоняла неприятные картины, занимая