Чук и Гек. Аркадий Гайдар

Колька. – Мы с Васькой думаем. Ты сиди и тоже думай.

      – Я вовсе и не думаю, – откликнулся Васька, – я просто так сижу.

      Он заворочался, пошарил, нащупал чью-то ногу и дёрнул за неё:

      – Это твоя нога, Нюрка?

      – Моя! – испуганно отдёргивая ногу, закричала Нюрка. – А что?!

      – А то, – сердитым голосом ответил Васька, – а то… что ты своей ногой прямо мне в корзину пхаешь и какой-то гриб раздавила.

      И как только Васька сказал про гриб, так сразу же веселей стало и Кольке, и Нюрке, и самому Ваське.

      – Давайте разговаривать, – предложил Колька, – или давайте песню споём. Ты пой, Нюрка, а мы с Васькой подпевать будем. Ты, Нюрка, будешь петь тонким голосом, я – обыкновенным, а Васька – толстым.

      – Я не умею толстым, – отказался Васька. – Это Исайка умеет, а я не умею.

      – Ну, пой тогда тоже обыкновенным. Начинай, Нюрка.

      – Да я ещё не знаю какую, – смутилась Нюрка. – Я только мамину знаю, какую она поёт.

      – Ну, пой мамину…

      Слышно было, как Нюрка шмыгнула носом. Она провела рукой по лицу, насухо вытерла остатки слёз, потом облизала губы и запела тоненьким, ещё немного прерывающимся от недавнего волнения голосом:

      – Ушёл казак на войну,

      Бросил дома он жену.

      Бросил свою деточку,

      Дочку-малолеточку.

      Ну, пойте последние слова: «Бросил свою деточку», – подсказала Нюрка.

      И когда Колька с Васькой пропели, то Нюрка ещё звонче и спокойнее продолжала:

      – С той поры прошли года,

      Прошли, прокатилися,

      Все казаки по домам

      Давно воротилися.

      Только нету одного,

      Всеми позабытого,

      Казачонка моего,

      И-э-э-эх! – давно убитого…

      Нюрка забирала всё звонче и звонче, а Колька с Васькой дружно подпевали обыкновенными голосами. И только когда наверху грохало уж очень сильно, то голоса всех троих чуть вздрагивали, но песня всё же, не обрываясь, шла своим чередом.

      – Хорошая песня! – похвалил Колька, когда они кончили петь. – Я люблю такие песни, чтобы про войну и про героев. Хорошая песня, только что-то печальная.

      – Это мамина песня, – объяснила Нюрка. – Когда у нас на войне папу убили, вот она такую песню всё и пела.

      – А разве у тебя, Нюрка, отец казак был?

      – Казак. Только он не простой казак был, а красный казак. То всё были белые казаки, а он был красный казак. Вот его за это белые казаки и зарубили. Когда я совсем маленькая была, то мы далеко, на Кубани, жили. А потом, когда папу убили, мы сюда, к дяде Фёдору, на завод приехали.

      – Его на войне убили?

      – На войне. Мать рассказывала, что он был в каком-то отряде. И вот говорит один раз начальник отцу и ещё одному казаку: «Вот вам пакет. Скачите в станицу Усть-Медвединскую, пусть нам помощь подают». Скачет отец да ещё один казак. Уже и кони у них устали, а до Усть-Медвединской