Возьми мое проклятие. Юлия Клыкова

бобылём, может быть только неисправимым гулякой, оставшимся у разбитого корыта. Даже здоровый образ жизни, ухоженный огород и аккуратный, собственноручно обшитый деревянной вагонкой домик, эти сороки толковали как стремление к популярности у молодых женщин.

      Подобные домыслы вызвали у Филиппыча лишь загадочную улыбку: несмотря на кажущуюся мягкость, круг общения он фильтровал твёрдой рукой, не пуская в него случайных или неприятных людей. Поэтому молодые бабы, которых вокруг него и впрямь крутилось в достатке, дальше калитки не попадали.

      – Вот как опаскудюсь настолько, что зад станет лень самолично подтереть, так и женюсь, – комментировал своё поведение Шашков. – А пока я их спрашиваю: за что ты меня полюбила, милая? Ну, они думают, что я дурной и начинают бояться…

       Но дурным Филиппыч точно не был. Хотя девятый десяток и близился к концу, жил он куда насыщеннее и активнее, чем многие пятидесятилетние. Чего стоили одни только его отлучки из села, причинами которых, женщины, видящие в мотивах даже невинных поступков любовь или секс, считали отношения с какой-нибудь бабёнкой.

      На самом деле большую часть времени, проведённого вдали от зорких глаз Талкинских сплетниц, Шашков колесил по России в поисках какой-то архивной информации и не раз гостил у Андрея, в Брянске. Об этих поездках Филиппыч говорить не любил, а он и не настаивал, поэтому единственное, что знал о расследовании – оно как-то связано с Великой Отечественной войной. Уж больно старинные документы хранятся в скромной картонной папочке с надписью: «Дело №».

      Дом Шашкова располагался по правую руку от Горяевых и выходил фасадом на улицу. Был он маленьким, аккуратным, облицованным лакированной вагонкой, крытый самодельной деревянной черепицей и окружённый высоким штакетником. Собаки Филиппыч не держал, потому что:

      – Помру, а его куда? Надеяться на местных? Да ну! Жаль животину! Да и что у меня воровать-то?

      Поэтому во дворе Андрея встретила гробовая тишина. Закрыв изнутри калитку на ключ, убедился, что свет везде погашен и направился прямиком в баню, находящуюся позади дома. Как только он открыл дверь, в лицо хлынула густая волна душного воздуха. Филиппыч стоял у печи с полным ковшом кипятка. Поприветствовав его кивком, выплеснул очередную порцию воды на раскалённую каменку и прокричал:

      – Ну здорово, Андрюха! Проходи!

      – И тебе не хворать!

      Горячее облако пара рванулось из печного нутра и повисло у потолка молочно-белой пеленой, волосы затрещали от жара, кожа мгновенно покрылась крохотными капельками влаги, а по спине, щекоча, потекла струйка пота. Повалившись рядышком на полок, они уставились в пространство расфокусированными взглядами и какое-то время сидели молча.

      За это умение – молчать, слышать и говорить важное – Андрей любил старика и, обязательно, при каждом посещении родителей, заходил в гости. Бывает настроение: говорить не хочется, но и одному оставаться невмоготу. Не все люди умеют