Третий шаг. Ксения Викторовна Незговорова

я бы надела это дурацкое платье, если бы не ты? Вот так, ещё нежнее… Да что с тобой! Ты такой колючий… Ты дописал свой роман? Я хочу печатать его для тебя… К тому же, меня преследует мысль о той пятой главе… Неужели всё так и закончится? Не томи меня, иначе я завяну от собственных мыслей. Ты же этого не хочешь? Не хочешь?..

      – Дорогая, ты обворожительна, но… – внезапно отнялся язык.

      – Но… что? – она нахмурилась… она проницательна.

      – В последнее время я… не могу. Ну, ты понимаешь… Ты ведь понимаешь?

      Лидия обвила мою шею:

      – Любимый, неужели ты думаешь, что мне это так важно? Я просто хочу быть рядом с тобой, и мне плевать на твои недуги. Давай сегодня ночью не засыпать и разговаривать?.. Расскажи мне, что там после пятой главы, я хочу знать.

      – Лида… не надо… я не в настроении… У меня творческий кризис, и я сам не знаю, что там после пятой главы.

      – Хочешь, придумаем вместе? Я помогу тебе, я знаю, что там должно быть, – очаровательно улыбнулась, легла на колени. Зритель справа толкнул меня в бок:

      – Это театр, имейте совесть!

      Я аккуратно приподнял Лидину голову и шепнул:

      – Вот видишь, это – театр…

      Я больше не мог писать; клетчатый лист бумаги оставался безнадежно чистым. Спать тоже не получалось; чтобы не сойти с ума я вставал под холодный душ, а потом, завернувшись в махровый халат, включал телевизор. Купил мыло и веревку, соорудил петлю, но не повесился: помешала гордость за кое‑что из напечатанного. Слабый, разбитый, хотел поджечь публичный дом и вынести из огня ту, которую называют Таточкой. Написать сборник бездарных стихотворений и бросить к её ногам – пусть топчет. Преклоняться и знать, что беспрестанно грешу… Не выдержал и перед рассветом кинулся на кладбище, зарёванное ливнем чужих безутешных слез. Кто‑то нарисовал наверху длинную лунную тропу, не знающую конца, но не дошёл – смыло дождем. Лёгкие чернели от тошнотворного дыма. Две женщины в чёрном курили крепкие сигары, и ветер доносил до меня добрую долю дешевого никотина. Они жеманно посмеивались и тотчас же театрально всхлипывали; обе были в сетчатых чулочках и тяжёлых башмаках на платформе. К обеим головам как гвозди были прибиты безобразные чёрные шляпки с огромными вороньими перьями. Обе вскрикнули от моего покашливания и разом повернули ко мне размалёванные выбеленные лица с выделяющимися кроваво‑красными губами.

      – Ох, мужчина! – вскричала одна.

      – Боже мой! – вторила вторая.

      – Что вы здесь забыли? – затараторила первая.

      – Рабочий день уже начался? – изумилась вторая.

      – А мы имеем право отдыхать?

      – Да, правда, имеем?

      – Есть у нас это право или нет?

      – Мы не хотим умереть, как наша подруга!

      – Да‑да, не хотим умереть, как Тата…

      – Ах, бедняжка!

      – Страдалица!

      – Святая!

      Я