Богиня песков. Екатерина Смирнова

пламя,

      Так рушится сердце,

      Будто крепость,

      Взятая словом.

      Там, где солнце

      разбросало лучи на все перекрестки —

      Чем

      ты будешь

      В том, последнем краю, в том, серебряном, новом?

      Так рушится сердце,

      Будто крепость,

      Взятая словом.

      Сосед оказался прекрасным собеседником. С ним можно было пить и разговаривать до рассвета, хотя и не так честно, как поэту хотелось бы. Он любил сидеть в саду, отпустив вечером прислугу, и слушать в тишине звон крыльев насекомых, поудобнее устроившись за дощатым столом.

      Старый хитрый зверь, он когда-то жил при дворе, часто получал от столичных друзей письма и теперь с удовольствием рассказывал поэту, как и на чем строят новую башню для жрецов, с повеления императора и благословения Сахала, и вроде бы в этот раз – все удастся. (Тут хозяин поморщился, и поэт это заметил).

      Они уже успели кое-что объяснить друг другу.

      – Не знаю, как этот новый человек, но я уверен, что мой учитель сделал бы больше. Его башня была вся в темных знаках, сверху донизу. Тот-камень слушался его и начинал по его слову отталкивать и притягивать. Не стали бы боги так просто посылать ему знаки, которые надо было писать на стенах.

      – А что ваш учитель? – горячился дорогой друг. – Кто вообще такой был ваш учитель?!.

      – Мой учитель был настоящим повелителем молний, – сказал поэт и осекся. Он и так много рассказал.

      – Тайелен? – задумчиво протянул хозяин, как-то слишком быстро сложив правду из случайных слов. – Я знал его. Бедный Хэнрох Тайелен. Да, это был настоящий тэи.

      – Вы считали его тэи?

      Хозяин покачал головой и не ответил.

      В тот день они больше не говорили о башнях и молниях, а старательно рассуждали о сборе винограда.

      …

      В городе сегодня было неспокойно, на перекрестках кричали глашатаи, зачитывая указ о поимке какого-то преступника. Оставаться в привычном убежище было страшно, и пришлось отправляться в гости.

      В саду было тихо. Ни слуг, ни бокалов на столе. Что-то было не так.

      Четвертый позвонил в колокольчик. Послышались шаги, и приоткрылись решетчатые ставни окна веранды.

      – Извините, дорогой друг, сегодня я болен, так что не могу вас принять. Приходите позже.

      – Что с вами?

      – Меня одолевает хандра, и я не настроен говорить о политике. Простите, но при всем желании я не настроен… – не окончив фразу, хозяин дома захлебнулся воздухом и рявкнул: – Вон! Вон отсюда!

      Четвертый уходил очень быстро, понимая, что прятаться больше некуда.

      Чтобы не попасться в лапы шныряющим по городу крысам в форме, пришлось изваляться в пыли и просить милостыню. Впрочем, и самая глупая крыса поймет, что опальный государственный преступник не станет просить милостыню. Четвертый весь день вспоминал учителя, это придавало ему мрачного азарта – и оттого изворачивался как мог, выпрашивая самые невозможные вещи у самых невозможных людей. К концу дня у него был