Красная перчатка. Холли Блэк

увернуться. С жутким глухим звуком бутылка ударяет мне в висок.

      Падаю на ковер. Голова кружится и гудит. Накатывает тошнота. Да уж, я его хорошо понимаю, и вот моя награда. Перекатываюсь на спину, Остин снова заносит руку для удара.

      Взвизгнув, мама впивается ногтями ему в щеку.

      Бывший поклонник в бешенстве разворачивается и толкает ее локтем. Мать отлетает и падает прямо на столик. Зеркало бьется, и осколки разлетаются в стороны, как сияющие конфетти.

      Я протягиваю руку. На мне сейчас нет перчаток. Я могу остановить его одним прикосновением.

      Превратить в таракана.

      В грязную вонючую лужу.

      Как же мне хочется это сделать.

      Но Клайд почему-то замер и недоуменно оглядывается по сторонам, будто не понимает, где очутился.

      – Шандра? – тихо говорит он. – Прости меня. Я тебя ударил?

      – Ничего страшного, – произносит мама успокаивающе, потом медленно встает и морщится. На губах у нее кровь. – Ты просто хотел зайти и угостить меня виски, так? Увидел сына и, наверное, принял его за кого-то другого.

      – Наверное. Мы же понравились друг другу, вот я и решил – зачем ждать до завтра? А потом… Но он правда похож на того грабителя, ты же сама видишь.

      Мама – мастер эмоций. Она не может изменить его воспоминания, Баррон бы смог, но его здесь нет. Зато мама может дотронуться до Клайда Остина и вызвать такую симпатию к себе, что он ей поверит. Поверит каждому слову и усомнится в очевидных вещах. Даже настолько очевидных.

      У меня начинает кружиться голова.

      – Все верно, детка. Действительно, немного похож. Это была просто ошибка. Я тебя провожу.

      Мать гладит Клайда по щеке. Тут кто угодно бы отшатнулся – на ней ведь нет перчаток, но он совершенно не обращает внимания на ее голые руки и покорно позволяет себя увести.

      – Прости, мне так жаль. Даже не знаю, что на меня нашло.

      – Разумеется. Я тебя прощаю, но мы вряд ли увидимся завтра вечером. Ты ведь все понимаешь?

      Клайд краснеет от стыда.

      – Конечно.

      У меня перед глазами все плывет. Мать что-то воркует нежным успокаивающим голосом, вот только обращается она не ко мне.

      Из гостиницы мы уезжаем на следующее утро. От солнечного света пульсирует в висках, по лбу стекает противный липкий пот – так всегда потеешь, когда болен. От малейшего движения перед глазами все кружится, словно я очутился на американских горках. Пока мы ждем, когда швейцар пригонит машину, я роюсь в рюкзаке в поисках темных очков и стараюсь лишний раз не смотреть на синяк на мамином плече.

      Она сказала, что мы уезжаем, и с тех пор не произнесла больше ни слова. Мы молча собрали вещи и так же молча спустились на лифте в фойе. Ясное дело, мама в бешенстве.

      Но мне не до того – слишком уж паршиво я себя чувствую.

      Наконец к отелю подъезжает мой старенький ржавый «мерседес». Мать что-то отдает швейцару, берет у него ключи, а я забираюсь на пассажирское сиденье, которое так нагрелось, что обжигает ноги даже сквозь джинсы.

      Как только мы отъезжаем, она принимается вопить:

      – Зачем