Падение с яблони. Александр Алексеев

Дешевенко.

      В перерыве мы повесили свое произведение на доску объявлений. И стали наблюдать, как такие же бездельники скалят зубы.

      Короче, сущий пустяк. Обычная шалость от скуки. Но каковы последствия!

      Недолго довелось нам тешиться этой забавой. Проходивший мимо мастер сорвал листок и снес его в учительскую. И я был вызван туда немедленно. Будто под рисунком стояла моя подпись.

      – Это твоя работа?! – заорал на меня Александр Петрович.

      Я принялся отпираться. Но это было все равно что читать про себя молитву. Мой почерк был уже известен. Стенгазеты и санбюллетени, которые я так прилежно и бескорыстно оформлял для бурсы, вышли мне боком.

      – Это ты! Больше некому, – заключил завуч Федор Петрович.

      И посмотрел так, будто поймал меня за руку в своем кармане.

      Я понял, что сопротивление бесполезно и наивно сказал:

      – Ну я… А что здесь такого?

      – Ага, признался! – почему-то завопил Александр Петрович.

      И зашел мне за спину. И я бы не удивился, если бы он впился зубами мне в шею. Все, кто был в учительской, столпились передо мной. А я стал чувствовать себя беспомощным зверьком, попавшим в западню.

      – Ты соображаешь, бестолочь, что может означать твое художество?! – начал завуч. – Это же пропаганда против Советской власти! Ты хочешь сказать, что среди нас живут такие люди? Ты это хочешь сказать?

      – Ничего я не хочу сказать…

      – Молчи! – рявкнул Александр Петрович.

      – Да знаете ли вы, Соболевский, – вмешался учитель физики Брехлов, – что такие вот художники – горе-художники! – подрывают авторитет училища! Давай теперь распишем, разрисуем все стены разной гадостью! На что это будет похоже? На храм науки или на сортир?.. А? Что молчишь?

      – На сортир, конечно, – сказал я.

      – Молчи! – опять рявкнул Александр Петрович.

      – Не-ет, уж пусть говорит! – просиял Брехлов. – А мы послушаем деятеля, который умышленно превращает советское учебное заведение в сортир!

      Брехлов частенько подменял в работе завуча, когда тот заболевал или запивал, как упорно доносили слухи. И поэтому считал своей обязанностью совать нос во все дыры.

      Я втянул голову в плечи и приготовился к глухой обороне.

      – Отвечай, когда тебя спрашивают! – гаркнул мне в ухо Александр Петрович.

      Убедившись, что все сказанное мной используется против меня, я упорно молчал. Молчал и косился на Брехлова. Он почему-то стал напоминать мне нарисованного мной маньяка. Такой же лысый, широкомордый, с вытаращенными глазами. Разница лишь в том, что Геннадий Васильевич всегда тщательно выбрит и при галстуке. Мой же красавец расхлестан, с недельной щетиной и с волосатой грудью. Впрочем, у Брехлова грудь вполне могла оказаться такой же волосатой.

      Но не успел я получить удовольствие от этого сравнения, как Александр Петрович загнул такое, что я чуть не упал.

      – Говори, кто поручил тебе это нарисовать? С кем ты связан? Ну?!

      На шутку это было не похоже. Морды у всех были настолько серьезные,