Долгая дорога домой. Пол Андерсон

горы, лес и море. И все-таки в буйстве, лихорадочности, скученности, жестокости, бесчеловечности и великолепии большого города была своя прелесть, его исчезновение оставит в будущем мире зияющую пустоту.

      Ночь выдалась жаркой, рубашка липла к телу. В небе между темными зданиями и мертвыми неоновыми огнями вспыхивали бледные зарницы, земля молила о дожде. Фары прорезали в липкой тьме тусклые полосы.

      Город был только что укрощен. Войну между бандами портовиков и динамопсихов две недели назад подавили, и новых вспышек насилия больше ничто не предвещало. Пайки все еще были скудными, зато у людей снова появилась работа, и с голоду никто не умирал.

      Коринф поставил машину на стоянку за домом. Власти, нормирующие расход электроэнергии, разрешили включить лифт – настоящее блаженство. Питер не любил пешком подниматься на пятнадцатый этаж.

      Надеюсь, подумал он о Шейле, но не стал продолжать мысль. Бедняжка худела, плохо спала, а иногда вскакивала ночью с сухим криком в горле и лихорадочно шарила в темноте в поисках мужа. Коринф сожалел, что работа отрывала его от жены. Шейла отчаянно нуждалась в поддержке. Может быть, получится найти для нее какую-нибудь работу, позволяющую коротать часы одиночества.

      Коридор на его этаже был погружен в темноту за исключением тусклого аварийного освещения, однако из-под двери квартиры пробивался яркий свет. Взгляд на часы показал, что Шейла бодрствует позже обычного. Значит, опять не может заснуть.

      Питер тронул дверь, она была заперта. Он постучал. Ему показалось, что внутри раздался приглушенный вскрик, и постучал громче. Жена распахнула дверь так резко, что он чуть не потерял равновесие.

      – Пит! Пит! Пит! – Вся дрожа, Шейла прижалась к нему. Обнимая жену, он почувствовал, как сильно выпирают ее ребра. Комнату заливал резкий свет, в котором волосы Шейлы почему-то совсем не блестели. Когда жена подняла лицо, оно было мокрым от слез.

      – Что случилось? – Коринф задал вопрос громко, на старый манер, и голос предательски дрогнул.

      – Нервы. – Шейла втащила его в квартиру и заперла дверь. В ночной рубашке и халате она выглядела пронзительно молодой, только глаза были как у старухи.

      – Не жарко тебе в халате в такой теплый вечер? – спросил Питер, нащупывая подходящий тон.

      – Я мерзну.

      У нее дрожали губы.

      Питер сжал челюсти, сел на стул и посадил жену на колени. Шейла обняла его за шею, прижалась всем телом.

      – Плохо дело. – Он покачал головой. – Таких сильных приступов у тебя еще не было.

      – Я не знаю, что бы я сделала, если бы ты задержался хоть еще немного, – упавшим голосом сказала Шейла.

      Они начали разговор с помощью новой смеси слов и жестов, интонаций и пауз, обмениваясь глубоко личными впечатлениями.

      – Я слишком много думаю, – жаловалась она. – Мы все сейчас слишком много думаем. (Помоги мне, мой милый! Я проваливаюсь во тьму, и лишь ты можешь меня спасти.)

      – Тебе надо привыкнуть, – тускло