Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Чарльз Диккенс

обещание я исполнил – выводя буквы более крупные, чем те, какими обычно бывают написаны объявления о сдаче внаем квартир.) Прощаясь, мы были убиты горем, и если когда-нибудь я чувствовал в своем сердце зияющую пустоту, то это было в тот день.

      Все время, покуда я там гостил, я не скучал по родному дому и думал о нем очень мало или вовсе не думал. Но мои мысли сразу же обратились к нему, как только чуткая детская совесть уверенным перстом указала мне этот путь, а уныние заставило еще сильнее почувствовать, что там мое родное гнездо и моя мать – мой друг и утешитель. Эти чувства овладели мною в дороге, и, по мере приближения к дому, чем более знакомыми становились места, мимо которых мы проезжали, тем сильней жаждал я добраться до дому и упасть в объятия матери. Однако Пегготи не только не разделяла моего волнения, но пыталась (впрочем, очень ласково) его сдержать и казалась смущенной и расстроенной.

      Тем не менее бландерстонский «Грачовник» должен был появиться (как скоро – это зависело от желания лошади возчика) – и он появился. Я хорошо помню его в тот холодный серый день, под хмурым небом, угрожавшим дождем!

      Дверь отворилась, и в радостном волнении, не то плача, не то смеясь, я искал взглядом мать. Но это была не она, а незнакомая служанка.

      – Пегготи! Разве она не вернулась домой? – воскликнул я горестно.

      – Нет-нет, она вернулась. Подождите немного, мистер Дэви, и я… я вам кое-что расскажу… – ответила Пегготи.

      Вылезая из повозки, Пегготи от волнения и по врожденной своей неловкости зацепилась и повисла, словно самой неожиданной формы гирлянда, но я был слишком огорчен и растерян и ничего ей не сказал. Спустившись наземь, она взяла меня за руку, повела в кухню и закрыла за собой дверь.

      – Пегготи, что случилось? – спросил я, перепугавшись.

      – Ничего не случилось, дорогой мистер Дэви, – ответила она, притворяясь веселой.

      – Нет, нет, я знаю, что-то случилось! Где мама?

      – Где мама, мистер Дэви? – повторила Пегготи.

      – Да! Почему она не вышла мне навстречу и зачем мы здесь, Пегготи?

      Слезы застлали мне глаза, и я почувствовал, что вот-вот упаду.

      – Что с вами, мой мальчик? – воскликнула Пегготи, подхватывая меня. – Скажите, мой миленький!

      – Неужели она тоже умерла? Пегготи, она не умерла?

      Пегготи крикнула необычайно громко: «Нет!» – опустилась на стул, начала тяжело вздыхать и сказала, что я нанес ей тяжелый удар.

      Я обнял ее, чтобы исцелить от удара или, быть может, нанести его в надлежащее место, затем остановился перед ней, тревожно в нее вглядываясь.

      – Дорогой мой, – сказала Пегготи, – следовало бы сообщить вам об этом раньше, но не было удобного случая. Может быть, я должна была это сделать, но китагорически, – (на языке Пегготи это всегда означало «категорически»), – не могла собраться с духом.

      – Ну говори же, Пегготи! – торопил я, пугаясь все более и более.

      – Мистер Дэви, – задыхаясь, продолжала Пегготи, дрожащими руками