Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Чарльз Диккенс

к тем самым крючьям, какие я заметил в стропилах. Погружаясь мало-помалу в дремоту, я слышал вой ветра, который с такой яростью мчался над равниной, что я стал опасаться, не разверзлась ли пучина морская. Но тут я вспомнил, что нахожусь на баркасе и, если что-нибудь случится, не худо иметь на борту человека, подобного мистеру Пегготи.

      Впрочем, ничего не случилось, кроме того, что наступило утро. Как только засияло оно на устричных ракушках, обрамлявших мое зеркало, я уже был на ногах и вместе с Эмли отправился собирать камешки на берегу.

      – Ты заправский моряк, верно? – обратился я к Эмли.

      Не знаю, был ли я в том уверен, но я почитал необходимым сказать ей какую-нибудь любезность, а сверкающий парус неподалеку от нас отразился в этот момент в ее ясных глазах так красиво, что мне пришло в голову сказать именно это.

      – Нет, – покачала головкой Эмли, – я боюсь моря.

      – Боишься? – сказал я храбро, взирая с высокомерным видом на могучий океан. – А я не боюсь!

      – Что ты! Но оно такое жестокое! Я вижу, как оно жестоко к нам. Я видела, как оно разбило судно, такое же большое, как наш дом…

      – Надеюсь, это было не то судно, на котором…

      – На котором потонул мой отец? – перебила Эмли. – Нет. Не то. Того я никогда не видела.

      – И отца тоже? – спросил я.

      Малютка Эмли покачала головой:

      – Не помню.

      Какое совпадение! Я тотчас же сообщил, что никогда не видел своего отца и что мы с матерью всегда жили очень счастливо вдвоем и так же собираемся жить впредь, а что могила отца находится неподалеку от нашего дома на кладбище, осененная деревом, под которым я часто гулял и много раз слушал в ясное утро пение птичек. Но оказывается, сиротство Эмли не совсем походило на мое. Она лишилась матери раньше, чем отца, да к тому же никто не знал, где находится его могила, – знали только, что он покоится где-то на дне моря.

      – И вот что еще, – сказала Эмли, разыскивая раковины и камешки, – твой отец – джентльмен, а мать – леди, а мой отец – рыбак, и мать – дочь рыбака, и мой дядя Дэн – рыбак.

      – Дэн – это мистер Пегготи? – спросил я.

      – Дядя Дэн. Вон там, – кивнула Эмли, указывая на дом-баркас.

      – Вот-вот. Я о нем и говорю. Должно быть, он очень хороший?

      – Хороший? – переспросила Эмли. – Будь я леди, я подарила бы ему небесно-голубой сюртук с алмазными пуговицами, нанковые штаны, красный бархатный жилет, треуголку, большие золотые часы, серебряную трубку и ящик с деньгами.

      Я заявил, что, несомненно, мистер Пегготи вполне достоин этих сокровищ. Но должен сознаться, что мне было трудновато представить его в наряде, предназначенном для него благодарной маленькой племянницей; в особенности вызывала у меня сомнения треуголка; но об этом я умолчал.

      Малютка Эмли притихла и подняла глаза к небу, словно перечисленные предметы предстали перед ней как прекрасное видение. Мы пошли дальше, собирая ракушки и камешки.

      – Тебе хочется быть леди? – спросил я.

      Эмли