Белые одежды. Не хлебом единым. Владимир Дудинцев

Саула не очень-то сожрешь, – заметил академик.

      – То, что Рядно прислал этого Дежкина, надо еще осмыслить, – проговорил профессор.

      – Он был у меня вчера, – сказал Светозар Алексеевич. – Он далеко не дурачок. Довольно тонок и правильно реагирует… Очень хорошо улыбается. Говорит, открыл ключ к пониманию добра и зла. Правда, развивать не стал…

      – Эритис сикут дии, сциентес бонум эт малюм, – сказал, кряхтя, Вонлярлярский.

      – Переведите, пожалуйста, – попросила Лена.

      – Станете яко боги – будете ведать добро и зло.

      – Это змий сказал, надо не забывать, если даже говоришь о человеке, который открыл ключ к пониманию добра и зла, – слабо улыбнулся Стригалев, показав стальные зубы. – А вы-то, Стефан Игнатьевич, что это вы парадную форму надели? Новый костюм, бантик…

      – Оделся в чистое, – сказал Вонлярлярский. – По морскому правилу.

      – Чтоб идти ко дну? – спросил профессор Хейфец, и все жиденько засмеялись.

      – Паникеры, – баском сказала Вонлярлярская.

      – Я не закончил, – проговорил академик Посошков. – Он не дурачок, но в правоте уверен железно.

      – Если не дурак – значит у него есть какая-то сложная собственная концепция лысенковской галиматьи, – профессор покачал головой, – значит он раб этой доктрины. Приехал к нам помочь… Излечить от заблуждения, вернуть в лоно…

      – С христианской любовью, без кровопролития, спасительным, все исцеляющим огнем, – сказал Вонлярлярский.

      – Каяться не буду, – тихо проревел профессор. – Санбенито не надену.

      – И зря, – заметил академик, мягко сверкнув глазами. – Сейчас не пятнадцатый век.

      – Как понять? – Профессор обернулся к нему.

      И тут все затихли. В дверь негромко стучали. Раздались четыре мерных удара. Лена взглянула на профессора, тот кивнул, и она повернула в массивной двери тяжелый старинный ключ. Вошел Федор Иванович Дежкин – явно с каким-то важным делом.

      – Легок на помине, – сказал он, оглядывая всех. – Поклон уважаемой конференции. Простите, я должен сделать заявление. Можно? Вы не приглашали на это заседание ни меня, ни моего старшего коллегу Василия Степановича Цвяха. Тем не менее мы против своей воли оказались среди вас, хотя и без права голоса. У вас здесь перегородка… Фанерная, по-моему… А мы там бумаги листаем, уже часа полтора. Я уполномочен сказать вам, что у нас нет дурных намерений, что пользоваться вашими промахами мы не хотим.

      – Давайте представимся, – сказал академик Посошков, поднимаясь из своего кресла, изящный, как юноша, в своем темно-брусничном костюме. – Это профессор Натан Михайлович Хейфец. Это кандидат Федор Иванович Дежкин, в прошлом наш студент. Это наш завлаб – генетик и селекционер Иван Ильич Стригалев, доцент, доктор наук…

      Громоздкий и худой, как дикарь, Стригалев распрямился, словно выбираясь из клетки, и показал стальные зубы, и что-то толкнуло Федора Ивановича. Он уже видел когда-то давно такое измятое лицо и стальные