Некрасивая ёлка. Сказки. Евгений Пермяк

про себя английские моряки. – И паруса к нему ластятся.

      Ластятся к матросу льняные паруса, и конопельные-корабельные канаты-швартовы у его ног извиваются, как к родному льнут.

      – А паруса-то к тебе зачем ластятся? – спрашивает капитан. – Они-то ведь в нашем городе Лондоне вытканы.

      – Это так, – отвечает матрос. – Только до этого-то они льном-долгунцом на псковской земле росли. Как мне не приголубить их! Да и те же канаты взять. И они ведь у нас четырёх-пятиаршинной коноплёй уродились. Потому и к вам пожаловали.

      Говорит так матрос, а сам на якоря косится, на пушки поглядывает. В те годы наше железо, наша медь, наш чугун с Уральских гор ходко шли в Швецию, в Норвегию, в Англию.

      – Ну до чего ж я в хорошую компанию попал! – радуется матрос.

      – Ах, какой ты глазастый, русский матрос! Везде своё родное разглядеть можешь. Дорого, видно, тебе оно.

      – Дорого, – ответил матрос и принялся такое про наши края рассказывать, что зыбь на море стихла, чайки на воду сели.

      Вся команда заслушалась.

      А в это время на главной лондонской колокольне часы отбивать стали. В большой колокол ударили. Далеко его бархатный звон над полями, лесами, реками поплыл и по-над морем пошёл.

      Слушает этот звон русский моряк, не наслушается. Даже глаза закрыл. А звон дальше и дальше разносится, на низкой, отлогой волне укачивает. Нет равного ему голоса на всех колокольнях старой Англии. Старик остановится, вздохнёт, девица улыбнётся, дитя стихнет, когда этот большой колокол зазвонит.

      Молчат на корабле, слушают. Любо им, что русскому матросу звон ихнего колокола по душе пришёлся.

      Тут моряки, смеясь, спрашивают матроса:

      – Не земляка ли опять ты в колоколе признал?

      А матрос им в ответ:

      – Не могу твёрдо сказать, а голос у колокола знакомый. С московским выговором, с русской протяжностью.

      Удивился английский капитан, как это русский матрос своё родное не только видеть, но и слышать может. Удивился, а про колокол ничего не сказал, хотя он доподлинно знал, что этот колокол русские мастера в Московии для Англии отливали и русские кузнецы ладный ему язык выковали.

      Промолчал корабельный капитан. А по какой причине промолчал, про то сказка молчит. И я промолчу.

      А что касаемо большого колокола на самой большой, Вестминстерской, колокольне старой Англии, так он и по сей день русским кованым языком английские часы отбивает. Бархатно отбивает, с московским выговором.

      Не всем, конечно, его звон по душам да по ушам, только теперь уж ничего сделать нельзя. Не снимать же колокол! А сними – так он ещё громче в людской молве благовестить начнёт. Пускай уж висит, как висел, да с московскими кремлёвскими братьями-колоколами перезванивается, да толкует о голубом небе, о тихой воде, о солнечных днях… О дружбе.

      Белая бабочка

      Там, где кончается синий лес и начинается золотая степь, старая Тушканиха вырастила пушистого сына. Выучила она его чему могла и стала напутствовать в молодую