Мои воспоминания. Под властью трех царей. Елизавета Нарышкина

для меня как бы укором. В первый раз, на почве христианства, предстали передо мной социальные вопросы. Почему такое неравенство между детьми одного Отца небесного? Почему я, например, окружена попечением и обережена от всякого рода опасностей, а столько детей рождаются в нищете и самими условиями своей жизни обрекаются на погибель физическую и нравственную, не имея возможности развить свою душу и познать Бога? Следует ли буквально раздать все свое имущество? Уменьшится ли от этого на одну сотую сумма зла в мире, и имеют ли родители право лишать своих детей наследства, полученного от предков, и той культуры и воспитания, которые только возможны при обеспеченности материальной? Мне не с кем было говорить о волнующих меня вопросах, и я их перерабатывала, как умела, сама. Одно мне было ясно: то, что я должна была отрешиться от себя, т.е. от удовлетворения своих эгоистических желаний, и посвятить себя служению Богу в лице моих ближних. Первым делом мне нужно было непосредственное соприкосновение с этим миром страждущих, в отношении которых я чувствовала себя виноватой. Мне помог в этом умный и живой молодой священник о. Александр Гумилевский. Как все живые люди, у нас он был в загоне и в борьбе со своим начальством; но хотя его кипучая деятельность была кратковременна (он умер в молодых годах), он сумел создать в своем приходе на Песках первое приходское благотворительное общество, по типу которого развились все наши церковно-благотворительные общества, одно из лучших учреждений столицы, которое, несомненно, будет иметь большое значение, раз церковь и приход оживят новым духом. Он задумал возобновить существовавшее в первых веках христианства учреждение дьяконисс, выбирая их из женщин всякого сословия, не связанных монашескими обетами, остающихся в своих семьях, но посвящающих себя на служение и помощь бедным. Таких дьяконисс уже у него было несколько из числа его же прихожанок. Я случайно его встретила у Татьяны Борисовны Потемкиной, и все, что услышала от него, было мне крайне симпатично. На другой день я получила от него письмо, в котором он говорил, что почувствовал искренность в моих стремлениях «к доброделанию» и что на случай, если я, действительно, хочу работать на ниве Господней, то посылает мне адрес, где я найду, что делать. «Но не передавайте, – писал он, – Ваших денег через лакея, а выйдите из кареты, как самарянин слез с осла, и лично предложите Вашу помощь. Будьте православной дьякониссой», – заключил он. Это письмо принесла мне одна из его дьяконисс, скромная и кроткая девушка, на вид мещанка, одетая в черное платье, с черной косынкой на голове. Она мне сказала, что живет с матерью и работает, но находит время для служения бедным, идет, куда батюшка ей укажет, и что обряд посвящения ее состоял в молитве с ней и о ней батюшки с чтением Евангелия над ее склоненной головой. Письмо Гумилевского меня тронуло, и я на следующее утро отправилась пешком по указанному адресу. Меня сопровождала наша неоцененная Goussette502, добрая, набожная, принимающая участие во всем, что нас касалось, никогда не отказывавшая нам ни в чем. Мы вошли в подвал, полный углами, – я в первый раз узнала, что это слово изображает.

502

Имеется в виду Е.А. Гусева.