Пловец. Йоаким Зандер

единственный ребенок.

      Она подняла телефон со столика и посмотрела на часы.

      – Вставай. У меня встреча через полчаса. Надо спешить.

      Клара улыбнулась, чтобы смягчить тон, но не слишком убедительно, и показала на лестницу.

      – Тебе неприятен этот разговор?

      Он взмахнул руками, обрадованный тем, что ему удалось хоть что-то вытянуть из нее. От этого Клара еще сильнее напряглась.

      – Почему ты так думаешь? Почему тебе кажется, что мне неприятно говорить о моей семье? Хорошо, ты прав. Мне неприятен этот разговор. Окей? Ты доволен?

      Клара пронзила его взглядом голубых глаз. Ей хотелось поскорей покончить с этой дискуссией. Кирилл поднял руки в знак примирения и сел в постели.

      – Окей. Если ты не хочешь об этом говорить…. – пробормотал он, натягивая трусы. – Я спросил только из вежливости.

      Через пару минут они, уже одетые, ждали в гостиной, пока приедет такси. Пора было возвращаться на работу.

      – Прости, – сказала Клара. – Я не хотела так реагировать. Это был обычный вопрос.

      Она протянула руку и коснулась его, но Кирилл даже не посмотрел на нее. Вид у него был обиженный. Наверно, его прошлые любовницы были дружелюбнее.

      – Ничего, – ответил он, запуская пальцы в волосы. – Я понимаю. Я не хочу доставлять тебе неудобства.

      – Моя семья….

      Кирилл повернулся к ней. В глазах снова вспыхнул интерес.

      – Мою семью легко описать. Это мои бабушка и дедушка. Вот и все. И моя лучшая подруга Габриэлла. У меня были парни, короткие романы. И одни серьезные отношения. Иногда одинокими темными вечерами я жалею, что они закончились. Этого достаточно?

      – Почему вы расстались? Не может быть, чтобы он бросил тебя.

      – Об этом мы можем поговорить в другой раз. Но это было трудное время. Мне нужно было учиться в Лондоне, потом работать здесь. У нас не было будущего, так что правильно, что мы расстались.

      – А твои родители? – осторожно спросил Кирилл, не желая ее огорчить.

      – У меня нет родителей. Мама погибла, когда мне было два месяца. У бабушки с дедушкой есть фотографии, но никаких воспоминаний о ней у меня не осталось. Никаких.

      Она посмотрела ему прямо в глаза. Ее трагическое прошлое. Одиночество. Депрессия. Меньше всего Кларе хотелось обсуждать это с ним. Кларе не хотелось видеть сочувствие в глазах, жалость к бедной сироте, выросшей в шхерах с бабушкой и дедушкой. Все эти понимание, симпатия, жалость – ей это было не нужно. Потому что Клара не хотела быть тем, кого жалеют. Она хотела быть сильной женщиной, не нуждающейся в жалости.

      Кирилл кивнул и убрал прядь волос, упавшую ей на лоб.

      – Мне жаль. Я не знал, – сказал он.

      Он взял руку Клары в свою. Она не стала ее отдергивать, но и на ласку не ответила.

      – Я не знаю своего отца. Знаю только, что он американец и что мама познакомилась с ним в Дамаске. Она работала там в посольстве. Возможно, он тоже был дипломатом. Или бизнесменом. Мама своим родителям ничего не рассказывала, а потом погибла в результате взрыва.