Выхода нет. Дела ведьм. Часть четвертая. Елена Дымченко

спокойно, ведь все точки над i были расставлены – Энджи ни о чём запрещённом не думает, Прасковья никого не трогает. Старая ведьма большую часть времени проводила на чердаке, запретив хозяйке дома к нему даже приближаться. Что она там делала, какие зелья готовила – неизвестно. Часто оттуда по дому разносились незнакомые, пряные запахи. Прасковья что-то варила на взятой из кладовки старой спиртовке. Но что, а главное, зачем? Энджи старалась об этом не думать, тем более что скрыть свои мысли она всё равно не могла.

      Находиться в доме наедине с ведьмой было невыносимо. Что может быть хуже, чем знать, что опасная старуха что-то замыслила, и не иметь возможности даже предположить, что именно? Хуже может быть только не думать о том, как ей помешать и спасти свою дочь.

      Ненавидя себя за беспомощность, Энджи под разными предлогами старалась выбраться из дома, чтобы хоть на какое-то время не чувствовать себя заложницей. Прасковья ей в этом не препятствовала и даже не интересовалась, куда это она опять собралась. Подобное попустительство можно объяснить только уверенностью старухи в том, что у Энджи не получится от неё что-либо скрыть.

      Провоцировать старую ведьму слишком рискованно. Та отчётливо дала это понять, пригрозив в случае неповиновения стереть память. А уж что-что, а память Энджи терять не хотела. Пока она помнит, что, где-то ещё бродит душа дочери, Софу можно спасти, а если забудет…

      На третий день после отъезда Егорши она снова отъехала от дома на сто пятьдесят километров, чтобы ему позвонить. Он скоро вернётся, и держать его в неведение было бы опасно. Она должна всё рассказать, Егор должен знать, иначе как он сможет хоть что-то придумать?

      Выслушав Энджи по телефону, Егорша какое-то время подавленно молчал, и лишь потом заговорил:

      – Так вот в чём дело! Вот почему ты с такой радостью спровадила меня из дома! Мне даже стало немного легче на душе, а то я подумал, что тебе надоел, и ты ждёшь не дождёшься, как бы сплавить меня с глаз долой. Боже, какой я был идиот!

      – Не говори ерунды! Теперь ты понимаешь, почему я настояла на твоём отъезде. Мы не смогли бы не то чтобы об этом поговорить, но даже подумать. Я звала тебя в магазин за шторами, чтобы предупредить, но она услышала и… ну ты сам знаешь…

      – А где ты сейчас?

      – Я отъехала от дома достаточно далеко, чтобы Прасковья не услышала мои мысли.

      – Ты уверена? – в его голосе звучала неподдельная тревога.

      – Надеюсь, во всяком случае, в прошлый раз, когда я якобы поехала за шторами, я звонила тебе именно отсюда. И раз не было никаких последствий, значит, сто пятьдесят километров вполне достаточно, чтобы думать о чём угодно. А если это не так, – усмехнулась она, – то, когда ты вернёшься, а я тебя не узнаю или буду нести какую-нибудь чушь, значит, мои расчёты оказались ошибочны. Но ты хотя бы будешь знать, что со мной.

      – И как же у тебя получается об этом не думать?

      – Заставляю себя думать о всякой ерунде, например, о шторах, но это такое напряжение, ты даже не представляешь… Одно дело молчать, другое